Тени удлинились и легли поперек дороги, когда на ней показалась первая группа возвращающихся эльфов. Они ехали в молчании плотной группой, в центре на растянутом полотне угадывались лежащие фигуры, несколько коней под пустыми седлами шли в поводу. Мою спину осыпало холодом: похоже, была битва, а я... Я остался в стороне, позор!
Вскоре подошла основная группа. Анариэль спешилась и пошла рядом со мной.
- Как ты? - спросила устало.
- Как я??? - от изумления и возмущения у меня, кажется, пар из ушей повалил. - А что могло со мной произойти здесь, если все происходило там?
- Оно происходило везде.
- Да что происходило-то?
- Нападение.
- Чье?
- Крыс.
- Анариэль, я понимаю, что ты устала, но умоляю, найди силы и объясни, что происходит.
- Давай завтра, хорошо?
- А до завтра ничего не может случиться?
- Может. В любой момент.
- Тогда объясни сегодня, прошу тебя.
- Хорошо, - вздохнула Анариэль. От усталости она говорила тихо и скупо. - Мы не просто эльфы, мы — хранители Лунной Тропы.
- Какой лунной тропы? - не понял я.
- Вот этой, - эльфийка повела рукою возле моего лица, словно снимала повязку с глаз.
Я дико заорал и вцепился в стремя ее коня обеими руками. Мир вокруг меня исчез: мрак и холод смотрели на меня со всех сторон крупными глазами звезд, под ногами была черная бездна, лишь едва заметная светлая дорожка, похожая на лунный луч, тянулась вдаль. По этой дорожке уходили от нас эльфы.
- Не бойся, Странник, под твоими ногами всегда Лунный Луч, даже если ты сойдешь с Лунной Тропы, - она повела рукой, и привычный уже эльфийский городок в горах окружил меня.
- А что же это? - я ткнул пальцем в окружающие нас горы.
- Это реальность, которую ты себе придумал.
- Придумал? Ну, да… Я всегда хотел побывать в горах. Именно так я их себе и представлял.… То есть ты живешь в придуманной мной реальности?
- Нет. Я живу в своем мире.
- А… можно на него взглянуть или я прошу слишком многого?
- Можно, - просто ответила Анариэль. - Тут я работаю, - на миг мелькнула кошмарная Лунная Тропа. Я даже не успел испугаться.
Она снова повела рукой, словно сняла повязку с моих глаз: - Тут отдыхаю.
Мы очутились в странном изменчивом месте: внизу, далеко под ногами, сквозь волнистый туман угадывалась лиловая спокойная река, сверху пробивался розовый солнечный свет, а в глубине этого розово-лилового мира лежала белая кобылица с маленьким жеребенком. Нет, не просто кобылица! Середину ее лба украшал рог, именно украшал, а не портил аристократически-красивую лошадиную голову! У малыша такого рога не было, но, несомненно, они оба принадлежали к мифическому роду единорогов.
Единороги! Раскрыв рот, я таращился на это чудо... Но не было в этой картине идиллического покоя: волнующийся туман отбрасывал на животных розово-лиловый изменчивый свет, невидимый ветер развевал гриву кобылицы, а сама она строгими глазами смотрела на виновато прижавшегося к ее боку жеребенка. Казалось, мы застали семью в неподходящий момент, мама воспитывала малыша.
Анариэль тихонько засмеялась, животные встрепенулись, увидели нас и вскочили, но эльфийка только подняла в приветствии руку, что-то сказала, и картина растаяла.
– Это моя подруга Астра с сыном, - пояснила она и, помолчав, продолжила. - А тут залечиваю раны и … гуляю с тобой.
Мы шли по укатанной санями зимней дороге в сторону далекой деревни. Эльфийка любит зиму? А как же цветы, нектар и всякое такое?.. Я с изумлением взглянул на Анариэль. В серебристой шубке, пушистой шапочке и белых валенках она была удивительно похожа на Снегурочку из русских сказок. В своем домашнем тулупе и подшитых валенках я показался себе совершенно неподходящим спутником такой красавице.
Снег вкусно хрустел под ногами; мороз щипался не шутя; морда эльфийского коня вся заиндевела и густо курилась белым паром; солнце засыпало снежные лапы великанских сосен колким серебром. Впрочем, солнечный свет скоро угас. Стало темно и неуютно. - Жаль, что солнце так не вовремя ушло, - неловко пробормотал я.
- Сегодня не будет солнца, - печально отозвалась Анариэль. - Эрнадан умирает.
Зимняя дорога исчезла.
- Крысы! - опомнился я. - Почему они на вас напали?
- Им нужна Лунная Тропа, которую мы храним.
Над горами взлетел горестный напев, печальную песню подхватили сотни голосов.
- Песнь об Эрнадане-Звездном Воине, - прошептала Анариэль, уткнулась мне в грудь и заплакала. - Он умер.
Через два дня город опять почти обезлюдел, но Анариэль осталась со мной и не выказывала беспокойства.
Она захотела погулять по моему миру, и мы решили искупаться в горном озере, куда ронял струи один из красивейших водопадов. Крутая каменистая тропа змейкой поднималась в вышину. Справа тянулась каменная стена, вся изрезанная глубокими морщинами, изъеденная ветром; пучки короткой скудной травы торчали из нее там и тут, как колючие бородавки; кое-где из стены стекали на тропинку струйки воды, прозрачной и холодной, шкодливо перебегали нам дорогу и терялись слева, в пропасти. Пахло горячим камнем, пылью и еще чем-то неведомым… Громко трещали невидимые кузнечики, вскрикивали птицы, предупреждая друг друга о вторжении людей…
- Что сегодня происходит на Лунной Тропе? - поинтересовался я.
- Тебе рассказать или хочешь сам увидеть? - лукаво ответила она вопросом на вопрос.
- Лучше расскажи.
- Сегодня 28 июля. В 2005 году Лунную Тропу пересекает орбита космической станции. Она пересекает ее не в заданной точке, отклонилась от курса. Пока немного отклонилась, люди на Земле еще не заметили этого. Надо этот курс подправить, с космосом шутки плохи, могут пострадать космонавты.
Никому не хочется признаваться, что он глупец, но мне пришлось: - Это ты сейчас с кем разговаривала? Со мной? Из твоего рассказа я только понял, что сейчас 2005 год? Значит, я опять перенесся в будущее, что само по себе ненормально.
- Да бог с ними, со словами, - отмахнулась Анариэль. - Ты был в будущем?
- Да, - в моем голосе против воли прозвучала гордость. Ну зачем я опять «распускаю перья» перед ней, нельзя, нельзя идти на поводу у … ммм … желаний! Но Анариэль так волнующе хороша... Эх, была бы она моей половинкой! Я покосился на легко идущую рядом девушку. И сердце пронзила тоска по ней, по тому, что эта не выразимая словами красота никогда не будет моей…
Опомнись, одернул я себя. О чем мы говорили? О будущем: - Да, я был в будущем, в 2023 году.
- И что ты там делал? Обычный год, ничего особенного...
- Ты тоже там была? - и меня слегка уязвил ее утвердительный кивок.
- Я везде была. Понимаешь, мы живем как бы … ммм... вне времени. То есть сегодня 28 июля, но не какого-то определенного года, а всех лет твоей цивилизации, - она наткнулась на мой изумленный взгляд. - Не понимаешь? Представь себе жезл, мысленно поставь его перед собой, на макушке напиши «28 июля», а на посохе все годы — прошедшие и будущие — по порядку. Эльфы умеют передвигаться вверх-вниз по Посоху Времени и помогают людям обходить трудности. Мы, хранители Лунной Тропы, сегодня корректируем курс орбитальной станции в 2005 году, а кто-то из хранителей находится в ключевых точках развития цивилизации в другие годы и следит, чтобы и там в этот день все прошло спокойно. А завтра мы «перейдем» на следующий Посох Времени, на 29 июля.
- Эльфы помогают людям?
- Конечно, это наша миссия. Мы — Хранители. Мы храним человеческую цивилизацию.
- А при чем здесь крысы?– но вдруг моя мысль перескочила на другое. – А чем ты сражалась, Анариэль, у тебя и оружия с собой не было, не книгой же со стихами.
- Мое оружие всегда со мной, - улыбнулась Анариэль. – Ты уже встречался с магией?
- Да, приходилось, - ответил я небрежным тоном. Опять рисуюсь, олух.
- С какой магией? Расскажи! – глаза эльфийки вспыхнули профессиональным интересом.
- Да есть у меня парочка знакомых волшебников… - Ох, зря я это сказал. Зря. – Но лучше ты покажи мне свою магию, эльфийскую. Надеюсь, это не военная тайна?
- Нет, - засмеялась девушка. – Смотри, это боевой шар.
Она сжала кулак, затем резко распрямила ладонь, на нем переливался багрянцем шарик средних размеров.
- Как ты это делаешь? Научи!
- Научить?.. Не знаю… - засопротивлялась было Анариэль. – Тут способности нужны…
- Так давай узнаем, есть ли у меня эти способности, - напирал я.
- Настырный! – фыркнула она, но рядом с насмешкой я уловил скрытую гордость за меня. Искренне надеясь, что мне не послышалось, я потер ладони и приготовился колдовать.
Анариэль рассыпалась серебряным смехом и сдалась: - Поставь руки вот так, - она взяла мои ладони в свои, сдвинула их лодочкой.
Я замер, боясь шелохнуться и спугнуть прохладные пальцы, обнимающие мои руки. Она держала меня за руки… Она!.. Как я ни боролся с собой, моя тяга к ней все чаще одерживала надо мной победу, и я все чаще мечтал ощутить ее пальчики в своей ладони. И вот это происходит. Горячий цветок счастья и желания расцвел во мне, сердце забухало в груди, дыхание участилось.
Я заглянул в лицо притихшей эльфийке и поразился: она тихо улыбалась, прислушиваясь к себе, и вдруг, словно озарившись изнутри, вся засияв, вскинула на меня зеленые лучистые глаза. Луч огня из ваших глаз врасплох настиг меня, о, госпожа... Похоже, я прошептал это вслух, потому что Анариэль, изменившись в лице, отдернула руки и отступила.
Мне страстно хотелось узнать, от чего она так сияла мгновение назад. Со смущенной улыбкой, пристально вглядывался я в ее лицо, но оно уже стало обычно-спокойным.
Ровным контролируемым голосом Анариэль продолжила объяснение: - Представь, что стоишь у горящего камина. Расслабься и позволь Огню проникнуть внутрь, только настоящему Огню, а не жару. Наполнись Огнем.
Я зажмурился и попытался мысленно перетащить огонь из камина в себя. Это было так странно…
Я старался, но ничего не происходило! Вдруг мне вспомнился флорентийский карнавал. Ужас на секунду парализовал тело. Я должен научиться делать эти боевые шары: мне нужно оружие против Триона!
Снова и снова представлял я, как язычки пламени плывут по воздуху прямо ко мне. Вот они перестали гаснуть на полпути... Я почувствовал, как от моих усилий раскалился Медальон, как пламя поселилось внутри меня и начало расти. Больно!
И мысль о боли мне все испортила: огонь погас, даже Медальон мгновенно потерял жар.
- Отдохни, - Анариэль принесла мне в ладонях горсточку воды из крошечного водопадика, журчащего в пяти метрах. Я выпил этот нектар из ее ароматных ладоней. – Легче?
Я кивнул и откинулся на каменную стену.
- Что ты чувствовал?
- Жар и боль.
- Это очень хорошо! – обрадовалась эльфийка. – Так и должно быть!
Может, и должно, но мне такое больше не выдержать… Я всего лишь человек. Я не боевой эльф. И даже не… боевая эльфийка. Фу, какой позор: она, барышня, может это выдержать, а я, мужчина, не могу! Нет! Нет, не могу! Ну и что, что позор…. О, что я несу? Я же мужчина! И пусть я всего лишь человек, но – Хранитель Щита Миров.
Усилием воли я заставил себя открыть глаза, встретился с тревожным вопросительным взглядом Анариэли и прохрипел: - Я в порядке.
Она просияла: - Продолжим?
Я постарался незаметным жестом положить руку на Медальон, ища поддержки. И он не подкачал! Опять меня наполнил нестерпимый жар, я сцепил кулаки и зубы, чтобы не закричать. Анариэль пыталась меня подбодрить: - С каждым разом будет все легче, хотя боль не пройдет никогда.
Вот спасибо!
На удивление, эта недовольная мысль не погасила пламени во мне. Эльфийка заглядывала мне в глаза и руководила: - Наполнился?
Я кивнул, кривясь от боли.
– Теперь пошли огонь из средоточия жизни - солнечного сплетения – потоками в ладони.
Я зажмурился и представил, как две раскаленные реки, пронзая и сжигая мои внутренности, ползут в ладони.
- Не закрывай глаза, - донесся до меня издалека голос Анариэли. – «Катай» в ладонях шарик, наподобие снежка. Почувствуй, как он становится упругим и ощутимым.
Я «катал» в руках взявшийся ниоткуда сгусток энергии, который становился все плотнее. Вот он уже крохотным, и почему-то золотым, мячом лежит в моей ладони. Волосы у меня встали дыбом от ужаса – я колдун! – руки задрожали, шарик упал на каменистую тропу и покатился с горы.
- О! – с досадой крякнула моя учительница магии. – Только бы никто не вышел из-за поворота.
Между ее ладоней возник приличных размеров водяной шар, бросился вдогонку за моим шедевром магического искусства, догнал, обнял, и они вместе свалились в пропасть. Откуда мгновение спустя ударила тугая струя огня и пара вперемешку с осколками камней.
- Молодец! – восхищенно выдохнула Анариэль и смахнула с моего лба капли пота. Я устало привалился к камням. – У тебя есть способности к магии. А вот это, смотри, боевой луч. Я тебя ему тоже научу.
Она повернула руку ладонью вверх, пару секунд ничего не происходило, а потом на ней засветилось синее озерцо пламени. Свет быстро становился все ярче и потек к кончику указательного пальца. И вдруг с него сорвалась синяя молния, ударила в скалу на другой стороне ущелья. Во все стороны брызнула каменная крошка, полетела вниз, увлекая по дороге мелкие камни… Десяток секунд - и с ужасным шумом в ущелье катится камнепад.
- Это ничего, что я слегка пошумела в твоих горах? – шутливо спросила Анариэль, но, пораженный внезапной догадкой, я схватил ее за руку.
– Я вспомнил! Анастасия с помощью такого луча уничтожала крыс у Бобрового озера! Значит, она – эльфийка! Даже за помощью она пошла в лунный свет, а не ко мне!
- Может, она не знала, что ты рядом.
- Знала! – вскричал я. – Она мне прошептала «прощай»…
Анариэль недоверчиво покачала головой.
- Да! – горячо продолжал я. – Она и на коне скачет, как эльфы – без седла, высоко подняв колени! Ты ведь тоже так ездишь, признайся!
Анариэль засмеялась. Она смеялась так радостно, что мне было не обидно: она смеялась не надо мной, а просто… Она вскочила на камень на самом краю пропасти – я от испуга и усталости не мог сдвинуться с места, - раскинула руки, как крылья, и закричала: - Ты ее любишь!
Я наконец подскочил к ней, схватил в охапку и испуганно закричал: - Упадешь! Спускайся! Никого я не люблю.
Анариэль высвободилась из моих рук, подобрала подол своего зеленого платья, спрыгнула на дорогу и хмуро сказала: - Никакой Анастасии здесь нет.
Я опешил от такой резкой перемены. Мое хорошее настроение как рукой сняло: - Знаешь, мне расхотелось купаться, свою порцию холодной воды я уже получил. Правда, это - не водопад, но мне и ушата хватило. Я возвращаюсь, буду искать Анастасию.
- Как? – она и не пыталась скрыть иронии.
- Так! Буду заглядывать в лицо каждому эльфу и расспрашивать всех.
- Зачем такие сложности? Завтра возвращается отец, будет общий прием. Все хранители будут в нашем саду. Все равно не понимаю, - она помолчала и поморщилась, - зачем ты хочешь встретиться с этой девушкой. Сказать, что выбрал другую?
- Не твое дело, что я хочу ей сказать! – закричал я, не сдержав раздражения.
Она отшатнулась, как от удара, а я сердито буркнул: - Прости. Ты возвращаешься со мной?
Она села на камень, гордо выпрямила стан, расправила складки подола и сложила руки на коленях, демонстрируя, что не сдвинется с места. Ее лицо стало холодным и непроницаемым.
- Нет. Иди один. Мне в лицо ты уже заглянул, все, что хотел спросить, спросил.
Я повернулся и бросился вниз по тропе. Я был страшно зол на Анариэль: она не верила мне. Как можно не верить очевидному, сердился я на бегу, глупая, а еще бессмертная эльфийка. Вот пусть теперь там посидит одна. А я-то… Я-то еще тот олух: поссорился с единственным здесь другом!.. Да еще с барышней! А еще считаю себя воспитанным человеком!... Ноги повернули сами собой, и я побежал обратно, подбирая слова раскаяния.
Но за поворотом на камне уже не было гордой фигурки в зеленом платье.
- Анариэль!
- Эль… эль… эль… - откликнулись горы.
Я уселся на камень, несколько минут посидел в горестном оцепенении, потом стряхнул его и начал тренировать себя в создании боевого шара. Я представлял и представлял, что пламя камина наполняет меня, но вместо этого мне представлялось и представлялось, как грустная Снегурочка из русской сказки бредет по зимней дороге. I have died everyday waiting for you...
К вечеру радостная весть облетела городок: все, кто уходил с Хранителем Элвардом в бесконечные звездные глубины, благополучно возвращаются на Лунную Тропу.
Счастливые обитатели городка с первыми звездами собрались в нашем саду. Они одобрительно улыбались и подмигивали мне, увидев мой парижский фонтан. Вскоре все лужайки и скамьи вокруг него заполнила радостная толпа эльфов. Самые нетерпеливые взлетали по веткам деревьев и вглядывались в дорожную даль.
Я озирался в поисках Анариэли. Вот моя спасительница, смешливая Иннэль. Вот красавица – эльфийка, с которой я недавно говорил об Анастасии. Но Анариэли не было…
- Едут! Уже рядом!- донеслось с вершины дерева.
Долгожданная группа всадников, я с изумлением заметил среди них нескольких эльфиек, спешилась среди толпы. Удивительно, но каждый из прибывших, сначала тихонько говорил что-то своему коню, ласково гладил его по усталой морде, а лишь потом бросался в объятия родных и друзей.
Наконец, я увидел Анариэль. Она обняла высокого молодого эльфа, подняла к нему лицо и долго всматривалась в глаза. Потом зажмурилась и прильнула щекой к его груди, а он все гладил и гладил ее по голове.
Так вот кого любит прекрасная Анариэль! Ну, еще бы – такой красавец! мои мысли засочились ревностью. Это для него она разоделась в нежно-белое платье, это из-за него неземное сияние идет от всей ее ладной фигурки…
Стоп! Они идут ко мне! Я постарался прогнать с лица даже следы ревности.
- Познакомься, это мой отец, Хранитель Элвард, - без улыбки представила она мне своего спутника. – У тебя были к нему вопросы.
- Здравствуй, Странник! – внимательные сине-зеленые глаза встретили мой взгляд и заглянули в душу. – Если твое дело не очень срочно, позволь мне сначала поприветствовать друзей. Им пришлось поволноваться.
- Здравствуй… те, - только и смог выдавить я. – Не срочно…
Отец Анариэли приветливо кивнул, и, обнимая за плечи дочь, окунулся в звонко гомонящую толпу.
Под раскидистыми ветвями высокого остролиста уже стояли столы, они ломились от фруктов, в серебристых чашах мерцал знаменитый эльфийский нектар. Гости моего сада принимались за пиршество, нисколько не обращая на меня внимания. Это был их мир, это была их радость! Откуда-то полилась песня:
В лесах, где лунные лучи разбрасывал Творец, Стоит, невидим для чужих, прекраснейший дворец.
В его садах ручьи поют о дивной Элберет, Здесь каждый камешек ее дыханием согрет.
Сюда слетается порой — под пенье вешних вод - Эльфиек юных легкий рой в веселый хоровод.
Вплетаясь в песни родников, в росы хрустальный звон, Напевы дивные звучат и смех со всех сторон.
С улыбкой внемлют им леса: клен, остролист, сосна... Но... песен вешних не поет красавица одна.
Ей имя Арвен.... У ручья она сидит одна, Среди играющих подруг задумчива, грустна.
Лишь пальцы тонкие плетут задумчиво косу, А мысли — только им позволь — далёко унесут...
Похоже, я был посторонним на этом празднике. Всё понимающая и всех принимающая темнота скрыла меня. Знакомая тропинка привела к крыльцу, его резные ступеньки еще хранили дневное живое тепло.
- Слушаю тебя, Странник, - отец Анариэли возник из темноты и присел рядом. – Но если хочешь, пройдем в дом.
- Можно и здесь… - я совсем растерялся.
Хранитель взглянул на небо, и звезды почему-то засияли ярче. В звездном свете на удивительно молодое лицо моего собеседника легла тень усталости, оттенила стариковски мудрый взгляд спокойных глаз, и сразу стало видно, что за плечами его много-много лет…
- Слушаю, - повторил он. – Что привело тебя сюда? Какая помощь нужна тебе от эльфов?
- Я... Я ищу девушку…
- Разве ты ищешь о д н у девушку?
Вот так вопрос! Не в бровь, а в глаз! Я совсем стушевался: - Одну, конечно…. То есть, конечно, не одну. Но здесь – одну…
Отец Анариэли улыбнулся: - Да…. Как говорит твой народ в XXI веке, «парень запутался в показаниях»…
Улыбка Хранителя приободрила меня. Вспомнилось, что я – будущий дипломат. Эта мысль «подопнула» мою уверенность в себе. А следующая мысль, о том, что, возможно, через минуту я узнаю, где искать Анастасию, развязала мне язык.
После моего рассказа эльф долго молчал. Я уже начал сомневаться в успехе моего предприятия, когда он задумчиво проговорил: - Да, она здесь. Но.… Кажется, она не хочет, чтобы ты ее нашел.
- Почему? – изумился я. Такая мысль даже не приходила мне в голову.
Он пожал плечами: - Не знаю. У Прекрасных свои резоны.
- Что же мне делать?
- Возвращаться обратно.
- Без Анастасии? Ни за что!
- Ты больше не можешь здесь оставаться. Людям тут не место.
- Я… Мне нельзя вернуться одному! - загорячился я. – Я должен вернуть ее родителям: княгиня, наверное, с ума сходит от беспокойства.
- Княгиня? – переспросил Хранитель, и тень улыбки мелькнула на его совершенном лице. – Да…. Княгиня….
Повисло молчание. Наконец, я нерешительно прервал его: - Пожалуйста, помогите мне найти Анастасию. Ей тоже нельзя здесь оставаться. И… здесь крысы! Барышни даже мышей боятся, а тут крысы, да еще такие огромные!
- Крысы. – Хранитель Элвард вдруг словно забыл обо мне, поднялся и пошел в темноту. Я на миг застыл в недоумении, а затем бросился догонять его высокую фигуру, исчезающую в неярком свете звезд.
- Постойте, прошу Вас! Ответьте мне!
- Я тебе ответил, - усталый эльф был очень терпелив со мной.
- Но я не понимаю, почему…
- И на это я тебе ответил.
Забывшись, я схватил Хранителя за рукав и умоляюще забормотал: - Пожалуйста. Скажите ей. Прикажите ей. Ей нельзя тут.… Тут крысы.… Почему тут крысы?
- Это война.
- Война? С кем? С крысами? – я задохнулся от ужаса. – И Вы так спокойно об этом говорите? Вы…. Вы предлагаете…. Как можно оставить Анастасию в войне? – тут я совсем потерял рассудок от горечи: - И как можно бросить в войну Анариэль, родную дочь?
- Анариэль – воин, - сурово произнес Элвард.
- Воин?! Она – нежная лилия! «Воин!» - мысли метались в поисках решения проблемы. – Надо прекратить эту войну! Вы же Хранитель, так прекратите войну. Выйдите на переговоры, хотя бы!
Элвард резко остановился, гневно взглянул на меня и вдруг устало опустился прямо в траву: - Я пытался. Но они не выходят на переговоры. Чувствуют за собой силу. Их армии только на подходе, а мы уже с трудом противостоим даже их передовым отрядам… Нас мало…
- Так вызовите подмогу!
- Нас мало, - печально пояснил Хранитель. – Эльфов мало. – Он кивнул на мрачные горы. – Устоит ли даже крепкая береза перед лавиной?
- Но вы все погибнете…
- У нас нет выбора.
- Выбора? – горе охватило меня, когда я осознал, что эльфы – красота и совершенство – обречены. – А выхода? Выхода тоже нет?
Эльф помолчал: - Может быть, выход и был бы. Если бы…. Много столетий назад слышал я легенду о Талисмане, Щите Миров. Лишь его Хранителя не осмелился бы ослушаться Король народа крыс и вышел на переговоры. Но… Талисман - лишь легенда, красивая сказка…
Целое стадо трусливых зайцев убеждало меня промолчать, не высовываться, ну их, этих эльфов, своя рубашка ближе…. И так далее. Я медленно потянул из-за ворота шнурок: - Этот?
Элвард обомлел.
- Ты - Хранитель? – наконец смог произнести он, вскочил, и надежда зажглась в его глазах. – Ты с нами, Хранитель Единого!
***
Очень страшно, ужасно трудно было шагнуть в бездну! В этот момент чуть видимая Лунная Тропа казалась такой надежной!
- Под твоими ногами всегда Лунный Луч, помни об этом, - повторила Анариэль и выпустила мою руку. – И об этом помни, - на ее ладони зажглась пронзительным алмазом Путеводная Звезда. – Возвращайся, Странник!
Я с трудом оторвался от ее прекрасного лица и перевел взгляд на страшную пустоту под ногами. Я, конечно, помню про Лунный Луч, но глаза-то видят другое, и все во мне сопротивляется этому первому шагу.
Вот сейчас, сейчас... нога не встретит опоры, и я полечу в ... Куда? В никуда, во мрак и холод.... Я шагнул.
Бездна бросилась мне навстречу. I have died everyday waiting for you...
Но опора была, я не удержал равновесия и больно ударился коленками о камень. Черные, почти не видимые плиты узким пунктиром уходили в сторону от Лунной Тропы. Я медленно ступил на первую, и, похрамывая, пошел, всякий раз с замиранием сердца перепрыгивая с одной на другую.
Черная дорожка все тянулась, временами зачем-то петляла, огибала невидимое. Оглянувшись, на месте Лунной Тропы я увидел лишь россыпь звезд, самая яркая из которых (я все время помнил об этом) – Путеводная на ладони Хранительницы Анариэли. Наконец, черный путь привел к чему-то, скрытому в густом тумане. Серая мгла приглушала звуки, но все равно сквозь нее пробивалось шуршание и писк, ощущалось присутствие огромной массы живых существ. Крыс. Брр!
Два стража, одинаковых, как близнецы, выступили из тумана, преградили путь и, не сводя с меня жестоких черных бусинок-глаз, стали переговариваться между собой: - Человек.
- Клянусь хвостом Грызельды, человек!
- Один.
- Один.
- Что ему надо?
- Не знаю.
- Так спроси.
- Ага. Эй, человек, что тебе здесь надо?
Я, помня, что сейчас не воин, а дипломат, учтиво ответил: - Почтенные стражи, мне необходимо встретиться с Его Величеством, королем Ивл-Блейдом II.
Они заржали, как кони, которые только прикидываются крысами.
-Ха-ха-ха! Может тебя еще и к Грызельде проводить? Хо-хо-хо!
- Га-га-га!
-Уверен, - стараясь казаться невозмутимым, ответил я, - что встреча с наделённой всеми добродетелями почтенной Грызельдой принесла бы мне большую пользу, но вынужден настаивать на встрече именно с Королем.
- С Королем? А пропуск у тебя есть? – ехидно подвигал усами на длинной морде один страж, а другой снова издевательски заржал.
- Есть. – Я распахнул плащ. Зеленой искрой сверкнул в свете факела Медальон. Смех замёрз у стражников на усах, уши напряженно задвигались, прослушивая пространство, и совсем по-другому, внимательно-оценивающе взглянули они на меня.
- Иди за мной! – приказал один, повернулся и повел меня к центру площади, громко требуя освободить дорогу.
Сотни крыс нехотя отступали в стороны, я шел по живому коридору, провожающему меня невыносимой вонью, злобным шипением и горящим ненавистью взглядом.
В центре площади возвышался жемчужно-серый шатер, на макушке его трепетал флаг с изображением королевской четы. У входа стоял огромный крыс (несомненно, на флаге изображен именно он) и грозно смотрел на моего провожатого: - Ты посмел? Приказа не знаешь?!
- У него Единый, Ваше Величество! - умирая от страха, отрапортовал стражник.
Король остро взглянул на меня. - Входи! – и сам откинул полог шатра.
Изрядно встревоженный такой честью, я вошел и остановился у входа.
Его Величество опустился на подушку у походного очага, внушительной длины голый королевский хвост растянулся еще на две такие подушки. - Ты – Хранитель Единого?
Я молча распахнул плащ. Усы Короля зашевелились, мордочка приобрела задумчивый вид, несколько мгновений он словно приглядывался и принюхивался к Медальону, наконец, спросил: - Какое дело привело Хранителя Единого к народу крыс?
Я учтиво поклонился. - Ваше Величество, мне хотелось бы сразу четко обозначить свой статус. Я не принимаю участия в войне ни на стороне эльфов, ни на стороне (поклон Королю) крыс. Я – миротворец.
- Миротворец?- легкая насмешливая улыбка заставила задрожать кончик королевского носа. – Но мы не воюем с эльфами, мы воюем с людьми, а ты, насколько я понимаю, человек.
Вот это был удар! Я потерял дар речи и потрясенно уставился на довольного произведенным эффектом Короля. Наконец, я собрал остатки дипломатии и медленно, выигрывая себе секунды на лихорадочные поиски выхода, произнес: - Ваше Величество... Вы сразили меня! ... С людьми?.. Но эльфы...
- Эльфы хранят Лунную Тропу, которая ведет к Земле, к людям. Они хранят людей. Но поверь, друг эльфов и мой враг-человек, в ночи новолуния, когда защитная магия эльфов не просто уменьшается, но становится исчезающе ничтожной, на невидимых черных лунных лучах приходят на Землю тысячи моих воинов, чтобы ждать своего часа.
Слова Короля жестко падали между нами, я вспомнил рассказы очевидцев о полчищах крыс, заполонивших деревни и запасники музеев, испуг нашего кучера, который уснул в конюшне и был искусан грызунами, пронзающий меня взгляд крысы в саду Головниных и черные волны, накатывающиеся на камень с фигуркой Анастасии на вершине…. Спину осыпало холодом.
Теперь передо мной лежал на мягких подушках тот, чья воля стояла за этими событиями. Он внимательно изучал мою реакцию на это ошеломляющее заявление, тот ещё дипломат.
- Но... Но почему, Ваше Величество? Какой вред нанесли люди вашему народу? Должна же быть причина для такой... мм... для такого сильного желания воевать.
В глазах Ивл-Блейда II зажглись красные огни, они становились все ярче и опаснее, вот они уже буравили меня с интенсивностью Александрийского маяка. Пара мгновений – и Король пришел в ярость.
- Причина у моего народа есть: люди похитили его Королеву!!! – Он вскочил, оскалил острые кинжалы зубов, нещадно захлестал по подушкам длинным хвостом и прошипел: - Поэтому ни один человек не останется в живых! ... Кроме тебя...
Я умер и снова воскрес.
- Кроме меня?
- Ты хранишь Единый,- с досадой пробурчал он, медленно успокаиваясь,- а он хранит тебя.
Я был спасен, теперь надо было спасать человечество.
- Ваше Величество, - осторожно подбирал я слова, чтобы не разгневать Короля, так легко впадающего в ярость. – Как случилось, что ваш народ лишился Ее Величества? Неужели охрана оказалась так ненадежна?
Его голос был полон горечи: - Никто не защищен от снов. Художник из рода людей увидел во сне мою Королеву и был сражен ее красотой и изяществом. Он написал картину, поместил туда изображение Ее Величества, похитив этим ее Сущность. Ты ведь знаешь, Хранитель, какой могучей магией обладает искусство!
В памяти лихорадочно заметались картины с названиями, картины без названий, названия без картин, но картина с изображением какой-либо особенной крысы так и не появилась.
- Так Ее Величество погибли? – мой голос был полон сочувствия.
- Нет. Она живет среди нас, и ее нет с нами. Одинокая и печальная бродит она по подземным залам, никого не узнает, ни с кем не разговаривает. Она потеряла с правой лапки жемчужный браслет, знак моей любви, и даже не заметила этого... – на миг передо мной предстал не хитрый и жестокий Ивл-Блейд II, а горестный муж, скорбящий о болезни любимой жены. – Моя Аларма, моя половинка...
- Половинка?.. «...О, госпожа, я стал их узник пленный!».
Я был потрясен и понял, что надо делать.
- Ваше Величество, мы должны спасти Королеву! Магия... магия живописи...- размышлял я вслух,- ведь ее можно как-то преодолеть, разрушить. Прошу вас, расскажите мне все, что знаете об этой картине.
- Она написана двенадцать лет одиннадцать месяцев триста пятьдесят восемь дней назад, для какого-то человеческого монарха. Ее название «Дама с горностаем». Подумать только, «с горностаем»! – голос Короля сочился презрением. – Точное место хранения неизвестно, полотно перевозили несколько раз. Мои воины, лучшие из лучших разведчиков, ищут ее по всем музеям и частным коллекциям, но – увы!.. Не удивительно, что властитель из рода людей бережет картину, как зеницу ока: человеческая дама держит на руках величайшую из Королев. «С горностаем»!..
Звук клацнувших зубов Короля заставил меня вздрогнуть.
Он медленно, словно роняя тяжелые камни, проговорил: - Осталось семь дней... в полдень восьмого дня... Как только пройдет тринадцать лет с момента окончания работы над картиной, Сущность моей Королевы вернуть будет уже невозможно. Моя красавица умрет…. Но вместе с ней исчезнет с лица земли и народ людей. Обещаю!
И я поверил этому обещанию, да.
- Значит, у меня только семь дней?! Допустим, картина нашлась, Ваше Величество. Как снять магические оковы? Как освободить Королеву? - Не знаю. Мудрые собирались, но ответа не знает никто.
Я задумался, Король не торопил меня, похоже, он тоже понимал, что у нас уже не дипломатический прием, а военный совет. Наконец, я поднял глаза: - Ваше Величество, в одиночку мне с этим делом не справиться. Я хочу обратиться за помощью к мудрому народу эльфов. Они весьма сведущи и в магии, и в искусствах. Поэтому я прошу у вас семь дней мира на Лунной Тропе, чтобы мысли эльфов были заняты только спасением Её Величества.
Король остро взглянул на меня: - Ты опасно играешь на струнах моей души, человечек! Что теряю я в случае твоего обмана? Ничего, я все уже потерял, а тебе еще только предстоит все потерять. Что я могу получить в случае успеха? – тут Ивл-Блейд II перестал озвучивать свои мысли.
Он хватался за соломинку, терять ему и вправду было нечего. Король щелкнул длинным хвостом, как бичом, в шатер вбежали пять воинов личной королевской охраны.
- Проводите моего посланника до Лунной Тропы. Если возникнет необходимость, сохраните его жизнь любой ценой!
Он повернулся ко мне и холодно произнес: – Помни о времени, Хранитель. I have died everyday waiting for you...
В городке появились незнакомые эльфы. Встречаясь со мной, они на ходу с интересом взглядывали на меня – видимо, знали, что я - Хранитель Единого, - учтиво склоняли в поклоне голову, стремительно взбегали на высокое крыльцо и скрывались за дверью. Эта дверь уже два дня всех впускала и никого не выпускала обратно. За нею шел Совет.
Получив от меня отчет о встрече с Королем крыс, Элвард, не мешкая, собрал хранителей из каких-то невообразимых земных далей. Они уже установили, где находится таинственная «Дама с горностаем», и теперь, используя все доступные источники информации, пытались найти способ изменить магию картины.
У меня была та же задача. Я бродил и бродил по парку, отыскивая этот самый способ…. О чем думали бестолковые эльфы, поручая мне такое дело! Как могу я разрушить магию живописи, если я и слово-то «магия» услышал всего неделю назад!
Сам Элвард нерушимо верил, что я справлюсь, что волшебный Щит Миров подскажет своему Хранителю верное решение. Но Медальон притаился у меня за пазухой и не подавал признаков жизни. А я уже голову сломал в поисках способа спасения крысиной Королевы!
Конечно, я мог обратиться за помощью к Анариэли (одна голова — хорошо, а две - лучше), но мне показалось, что прекрасная дочь Элварда избегает меня после нашей размолвки в горах. Поэтому я решил не докучать ей, пока еще оставалась надежда, что я сам смогу справиться с поставленной задачей.
Но задача моя никак не решалась: самой обнадеживающей казалась попытка найти в старинных колдовских книгах заклинание, снимающее магию с картины, но я даже не представлял, существуют ли такие книги, а если существуют, то где их искать. На мой вопрос об этом умницы-эльфы только беспомощно пожали плечами, а Элвард сказал, что уже посланы на Землю разведчики с поручением искать эти книги.
Да и было ли у меня время, изучать магию…. Я сел в тени остролиста, достал бумагу и карандаш – моих верных помощников в минуты раздумий. Рука летала над листом бумаги, делая привычную любимую работу, а мысли метались в поисках решения.
Осталось пять дней. Пять дней, чтобы спасти человечество – Боже, как пафосно звучит! Пять дней, чтобы спасти матушку, отца, Натали и Левку, чтобы спасти Владимира, чтобы спасти надежду найти Сероглазую….
Ничего разумного в голову не приходило.
Так! А что нарисовали мои помощники? Может, рисунок подскажет мне ответ? Но нет: на рисунке всего лишь фонтан, мой парижский фонтан, у которого так любит читать Анариэль.
Я поднялся и пошел к фонтану.
Анариэль!
Она подставляла ладонь под тугие струи, вода била в ладошку, подскакивала, рассыпалась пылью и искрилась на солнце, создавая крошечную радугу. Это завораживало, я на миг забыл обо всем…
- Красиво… Ты волшебница, Анариэль, раз умеешь делать радугу.
Мне показалось, что при звуках моего голоса она напряглась, и, когда повернула ко мне свое прекрасное лицо, увидел, что не ошибся. Глаза у нее были тревожные и растерянные, будто она тоже пыталась решить мою задачу.
- Это не трудно, ты бы тоже смог сделать такую, – эльфийка опустила ресницы, укрыла от меня свои мысли и чувства. - Волшебницей была моя прабабушка, она дружила с богиней Иридой и умела делать настоящую радугу.
- В каком же сказочном мире вы, эльфы, живете, - пробормотал я.
Она усмехнулась: - Мы живем в человеческом мире. Это он сказочный.
Мы замолчали. Тишина становилась неловкой, и я брякнул первое, что пришло в голову: - Скажи, а почему ты любишь зиму? Я помню, мы шли в твоем мире по зимней дороге…. Ты тогда была похожа на русскую Снегурочку из сказки…
Анариэль долго не отвечала. Я тоже молчал, боялся опять сказать что-нибудь не то.
- Потому что на этой дороге мне иногда встречается тот, кого я люблю, - вдруг сказала она.
Я задохнулся от этого откровения. А потом от ревности. Есть же на свете такой счастливчик!
- Он что, человек? – недоверие во мне смешалось с удивлением.
- Да, он человек. Смертный.
- Как же так? Ты же эльфийка…. Такая прекрасная…. Такая…. Такая…. А он всего лишь человек.
Смешливые ямочки вдруг появились на ее щеках: - Ну и что? Подумаешь, эльфийка…. А он - ч е л о в е к.
Когда она заговорила о нем, ее лицо словно осветилось изнутри. Мне было невыносимо это видеть, но я с маниакальной настойчивостью продолжал расспрашивать. Пусть мне будет больно, так я быстрее забуду ее, я ведь должен ее забыть. Скоро я покину ее навсегда.
- А он тебя любит?
- Не знаю. Я не спрашивала.
- А он знает, что ты… его любишь?
- Не знаю. Я ему не говорила.
- Почему? – воскликнул я и осекся. – А, да…. Светские условности…
- Да нет, - она снова подставила ладошку под струи. – Дело не в условностях. Я просто боюсь. Боюсь услышать, что он не любит меня.
- Как тебя можно не любить? – вырвалось у меня прежде, чем я сообразил, что собираюсь сказать. Краска бросилась мне в лицо, но я заставил себя не отворачиваться. – Твоя любовь – это такой дар! Она украсит жизнь любого человека! Признайся ему!
Анариэль оторвалась от созерцания воды и посмотрела на меня. В ее глазах сменялись решимость и нерешительность, ресницы трепетали. Она была необыкновенно хороша сейчас: хрупкая, злотокудрая, в светло-розовом платье, с нежным румянцем на щеках она походила на древнегреческую богиню утренней зари розоперстую Эос.
- Мне бы хотелось сначала услышать заветные слова от него, - смущенно призналась она.
- От него? – изумился я. – Да какому смертному придет в голову, признаться в любви эльфийке, прекрасной и бессмертной?! Ему и в голову не придет полюбить тебя.… Нет, не так. Ему в голову не придет разрешить себе полюбить тебя, как простую девицу. Как можно полюбить и пожелать богиню?
- Ты думаешь, что мне самой надо открыть ему сердце? – было больно собственными руками толкать Анариэль в объятия другого, но я кивнул.
Эльфийка помедлила, потом решительно выдохнула: - Ты прав. Тогда не буду этого откладывать.
Я отвернулся, чтобы не видеть, как она исчезнет, уходя в свой мир, на свою зимнюю дорогу, к своему избраннику.
- Я люблю тебя, - раздалось за моей спиной.
Изумленный, я не смел обернуться. Легкая ладонь легла мне на плечо, все взорвалось внутри меня, сердце понеслось вскачь. Я? Это я – тот счастливец, которого любит Анариэль?
Но… Я не могу…. Я не должен….
Я, наконец, обернулся. Она стояла передо мной, вся вытянувшись в струнку, щеки пылали, огромные глазищи не отрывались от моего лица в ожидании ответа.
- Я…. Я тоже люблю тебя, Анариэль, - дивные глаза ее засияли счастьем. … Луч огня из ваших глаз врасплох настиг меня, о, госпожа… - Но не так, как хочется тебе….
Я делал ей больно, я был противен сам себе, но упавшим голосом закончил: - Как можно полюбить и пожелать богиню?
Как на солнце наползает туча, и тает, меркнет в ее сумраке солнечный свет, так растаяло счастье в глазах Анариэли. Она медленно, будто потеряв силы, добрела до скамьи и тяжело опустилась на нее. На меня она не смотрела.
Я бросился на колени перед нею и взял в руки ее ледяные пальчики.
- Пожалуйста, послушай меня! Я недостоин любви твоей, я – самый простой, самый обыкновенный. А ты такая чудесная!.. Такая…! Тебе нужен другой!
Она отрицательно качнула головой и закрыла глаза. Из-под ресниц побежали горестные дорожки.
Боже, какие найти слова, чтобы убедить ее, что она – не для меня! Что я не могу, не имею права испортить ее бессмертную жизнь! Бессмертную. Вот оно!
- Анариэль, посмотри на меня, – умолял я. – Я смертный, я умру и этим принесу тебе горе.
- Дело только в этом? – она смотрела на меня с недоверием и надеждой.
- Конечно! Не надо любить смертного! Я не хочу, чтобы ты страдала!
Она скользнула со скамьи и оказалась на коленях передо мной: - Я говорила с отцом, - жарко зашептала она. – Он согласен, что ты достоин бессмертия. Ты выпьешь Чашу и станешь бессмертным, как я!
- Что ты говоришь! Я надоем тебе в первые же сто лет! – я пытался шутить, правда, не совсем успешно.
- Или я тоже стану смертной. И ты просто не успеешь мне надоесть! – Она не хотела понимать моих шуток. – И я постараюсь умереть первой, чтобы не горевать, раз ты так хочешь.
- Ох, ничего себе! Тогда придется горевать мне, - я помог ей подняться и усадил на скамью. – Страдать от того, что ты умерла и ушла от меня, от того, что я отнял у тебя жизнь, лишив бессмертия. Это невозможно.
- Ты просто не любишь меня, - констатировала она. Я молча поцеловал ей руки. Ее глаза невидяще смотрели на бегучие воды фонтана. – Для меня все потеряно. Ты отказался от меня в третий раз.
- В третий? – не понял я и опять попытался смягчить ее отчаяние шуткой. – Когда я успел?
Она знакомым жестом словно сняла повязку с моих глаз, и я обомлел: - Ана…. Анастасия Андреевна!
Больше я ничего сказать не смог, а лишь потрясенно смотрел на нее.
- Да, это я, Петр Михайлович, - сказала княжна потухшим голосом.
- Слава Богу, я нашел Вас! Теперь я смогу вернуть Вас к отцу с матерью.
- Для меня все потеряно, - непонятно повторила она. – Вы отказались от меня в третий раз. Я к людям не вернусь.
- Княжна, голубушка, да причем тут я-то? Батюшка с матушкой Вас, наверное, обыскались, как Вы не понимаете!
- Это Вы не понимаете, Петр Михайлович. Мне среди людей делать нечего.
- Но родители…
- Мой отец здесь, - перебила она. – Это Хранитель Элвард. Он все расскажет маменьке. Ей придется смириться. Она знала, что может потерять меня, когда выбирала любовь князя, отказываясь от любви эльфа.
- Анастасия Андреевна, послушайте, послушайте меня! Нельзя здесь оставаться, здесь опасно! Будьте благоразумны! Здесь Вам не место!
- Раз мне не суждено стать любимой Вами, я останусь на Лунной Тропе. Буду жить вечно, - она горько усмехнулась, - беречь людей и… Вас.
- Настенька, - я решился назвать ее этим именем. – Вы же все про меня знаете. Я все Вам рассказал и про себя, и про свою любовь к Вам…
- И про Сероглазую, и про Ваш выбор… - грустно досказала она.
Молчание опять повисло между нами. Наконец, я решился нарушить его: - Только я не понимаю, почему Вы говорите, что я … отказался от Вас в третий раз?
- Смотрите, - повела рукой Анастасия.
Я увидел детский бал у Иогеля, танцующую Натали, себя в бархатном костюмчике. Матушка шепотом бранит меня за то, что отказываюсь пригласить с незнакомую девочку: - Петруша, воспитанные мальчики так не поступают. Воспитанные мальчики танцуют с девочками, не обращая внимания на их уши.
Я дуюсь, тереблю кружевной манжет рукава и исподлобья смотрю на сидящих против меня даму и девочку. Девочка очень мила, ее портят только торчащие, как у обезьянки, ушки. Ее матушке следовало бы приказать по-другому причесать дочь. Девочка поднимает на меня глаза. Я уже не удивляюсь, что они прекрасны, в их сине-зеленой глубине таится обида…
- Это был первый раз? - виновато спрашиваю я.
- Да. А второй и третий…
- Не надо, - прерываю я. Еще раз увидеть, как я отказываюсь от Анастасии, невыносимо. – Второй и третий я помню.
Мы опять долго молча сидим рядом. Я опустошен после потрясающих открытий этого дня.
Мне очень жаль…
Кого?
Анариэль…
Анастасию…
Себя….
Мне очень жаль моей не случившейся жизни.
- Почему я?
Вопрос звучит риторически.
- Не знаю. Знаю только, что Вы были суждены мне. Я знала об этом всегда. На том, детском балу мы должны были познакомиться и подружиться, но Вы… меня не выбрали.
- Анастасия Андреевна…. Анастасия… - я завладел ее рукой.
Она мягко высвободила руку и встала.
Сейчас она уйдет. И уйдет все то прекрасное, что связано с нею.
- Мне пора, – прежняя строгая и сдержанная Анариэль без улыбки смотрит на меня.
Я прошу ее руку для поцелуя, но она отрицательно качает головой.
- Почему ты не хочешь дать мне руку, Анариэль?
- Потому что мне больно, когда ты ее отпускаешь...
Она отступает от меня на шаг, еще на один, поворачивается и скрывается за деревьями. Я не бегу за нею, ведь там, за деревьями, уже никого нет. I have died everyday waiting for you...
Еще два дня просто утекли у меня сквозь пальцы. Вернее, не утекли, а сорвались синими молниями.
После памятного разговора с Анариэлью я прекратил безуспешные попытки найти способ снять с картины магические оковы. Как можно справиться с тем, чего никогда не видел и не понимаешь? Будет день – будет и песня, решил я, увижу картину, тогда буду думать.
Чтобы не поддаться желанию бросить все и идти искать Анариэль, я ушел в горы и занялся магическими тренировками. Это было непросто, но я помнил, что вскоре придется покинуть Лунную Тропу и вернуться в мир, где меня ищут Трое. Мысль о Трионе прочно угнездилась во мне рядом с тоской по прекрасной дочери Элварда. Они обе, тревога и тоска, заставляли меня раз за разом преодолевать боль, когда огонь лавой разливался по жилам. Я создавал и создавал боевые шары, метал их в цель, круша окрестные скалы.
Под струями водопадика, до которого мы так и не дошли с моей эльфийской подругой, я научился делать, по подобию огненных, водяные шары. А к концу второго дня уже мог создавать их «по памяти», просто представляя воду.
Но самым захватывающим было создание боевого луча! Я помнил, что сначала надо получить голубую лужицу на ладошке, а затем «выстрелить» ею через кончики пальцев. Невозможно передать словами ту радость, что я испытал, когда с кончиков моих пальцев начали срываться синие молнии, сначала короткие и слабенькие, а затем все длиннее и мощнее. Оказывается, боевой луч «питается» энергией отчаяния. Вот почему княжна Анастасия смогла залить им пол-леса! Что касается меня, то чего-чего, а отчаяния мне сейчас было не занимать!
В упоении от безысходности и могущества бесновались мы с Медальоном в мире камня: я поливал синим огнем все, куда мог дотянуться, а он заливал меня волнами безумной энергии, то раскаляясь и обжигая так, что я начинал ругаться, как извозчик, то холодея так, что я весь покрывался гусиной кожей.
Здесь и нашел меня Элвард. Несколько минут он одобрительно наблюдал мое бесчинство, а затем сказал: - Вижу, ты времени зря не теряешь, Хранитель. Это хорошо.
- Мне пора?
- Да.
- Вы нашли способ изменить магию картины?
Элвард устало потер лоб: - Нет. Но в одной из книг мы нашли интересную мысль: роза покоряется садовнику, камень – скульптору, а движение – танцору. И мы подумали, что, возможно,… - … живопись покорится художнику? – закончил я.
- Да. Ты ведь художник, Хранитель. Если кому и покорится магия живописи, так это тебе.
- А вдруг не покорится? – вскричал я, в отчаянии ударил кулаком в раскаленный камень, зашипел от боли и затряс обожженной рукой. – Разве можно такое важное дело поручать мне одному?
- Ты не один, с тобою Щит Миров, помни об этом. Кроме того, мы дадим тебе помощника, тонкого знатока прекрасного. Надеемся, в трудную минуту он будет тебе полезен.
- Кто это? – мысль об Анариэли сверкнула яркой звездой.
- О, это удивительный человек, - глаза эльфа потеплели, а моя надежда погасла, так и не успев развернуть свои крылышки. – Его называют лебединым королем.
- Он что, разводит лебедей?
- Нет, он настоящий король.
- В смысле… Его Величество?
- Да, это король Людвиг II Баварский.
- В Баварии сейчас правит… ммм…. Его Величество король Максимилиан II.
- Это отец Людвига. Но ты отправишься в то время, когда корона уже перейдет к Людвигу.
- И король будет моим помощником? Король? – не верил я своим ушам.
- Ох, уж эти человеческие условности! – покачал головой Элвард. – Да, Людвиг носит титул короля. А вот то, что он носит еще и титулы Хранителя и Друга Эльфов знают только избранные. Теперь знаешь и ты, потому что в твоих руках судьба народа людей.
Выражение «бремя ответственности» было мне знакомо, но почувствовал я его впервые. Оно навалилось на мои плечи огромным камнем, согнуло в три погибели.
- Что я должен делать? – пересохшие губы плохо слушались.
- Ты явишься к Его Величеству и покажешь перстень, - тонкая золотая печатка легла мне в руку. – Этим ты приобретешь его доверие. Расскажешь королю о необходимости добраться до картины и изменить ее магию. А дальше все в твоих руках.
Чем больше я слушал, тем безумнее казалась мне задача: - Не могу поверить, что король примет меня – незнакомца с улицы – и бросится выполнять мои указания! Я, простой князь…
- Прекрати! – прервал меня Элвард. – Ты не простой князь, ты – Хранитель Единого. Что касается «незнакомца с улицы», то Людвиг о тебе знает и уже ждет.
Я вытаращил глаза, но эльф не обратил внимания на мое изумление и продолжил: - Теперь самое главное – у тебя не три дня, а всего два. Сейчас картина находится во владении маркиза Boursane в Милане. Но через два дня она отправится к маркизе Изабелле д’Эсте, в Мантую. Отбивать ее по дороге не следует. Она пока не представляет особой ценности, но, поскольку принадлежит маркизу, просто так вам ее никто не отдаст. Если вы станете за нее биться, то могут пострадать люди, и, главное, Людвиг, а он - король. Его потерять нельзя: мы не можем так явно изменять ход человеческой истории.
- Если мы не доберемся до картины, то будет уже все равно, кто король, а кто нет, - пробурчал я.
- Поэтому лучше застать ее еще во дворце маркиза.
– Ладно, я все понял. Когда отправляться?
- Сейчас.
- Сейчас? Я хотел… Я хочу… Я могу?.. Анариэль…
Но Элвард отрицательно покачал головой: - Как говорит твой народ, долгие проводы – лишние слезы.
Я проглотил комок в горле: - Как я доберусь до Баварии?
- Тебя принес сюда Лунный Луч. Он же вернет тебя на Землю, доставит прямо на крышу королевского замка. Нам очень повезло, что в эти ночи над Баварией безоблачно.
- Повезло? Чем? – не понял я.
- Тем, что с чистого неба Лучи беспрепятственно могут достигать земли.
- А если вдруг набегут тучи? – отчего-то мне стало не по себе.
- Пусть бегают где угодно, лишь бы луну не закрывали, - ответил Элвард, но мне показалось, что его начали раздражать мои вопросы.
- А если закроют? – упорствовал я.
- Тогда Луч исчезнет! – рассердился эльф. – Ты что, физики не изучал?
- Исчезнет? А я?!
- Видимо, не изучал, - констатировал он. – А ты упадешь и разобьешься.
Не дожидаясь моего ответа, Хранитель повел рукой, снимая с моих глаз невидимую повязку. Передо мной разверзлась уже знакомая бездна, к ногам светлым пятном лег лунный свет. Я еще раз в отчаянии взглянул на Элварда, но – делать нечего – набрал воздуха, словно собрался нырнуть в воду, и шагнул в Луч.
Неведомая сила сжала меня, и Луч, как пущенное богатырем копье, метнулся вниз.
Наконец, мое ненадежное транспортное средство уперлось в землю и разомкнуло тугие объятия, я поспешно выскочил из лунного пятна, и он почему-то погасл. В поисках причины я посмотрел на небо – и мою спину осыпало холодом: достаточно легкой тучки, и Луч исчез! Эта тучка неспешно продефилировала по лунному лику, и он снова умыто засиял.
Я огляделся. Ни о какой крыше замка речи не было: меня обступали хмурые ели, разрезанные неширокой утоптанной дорогой, над их макушками гордо высились горные вершины.
Что-то пошло не так! За спиной громко хрустнуло, я подскочил и схватился за сердце. Из-под елового полога, грациозно ставя на невидимую землю ноги, шли друг за другом три темных коня. Рядом с ними угадывался некто, умевший передвигаться в неверном свете луны абсолютно бесшумно.
Трион? А где еще двое? Подкрадываются со всех сторон? Привычным движением я выхватил шпагу и приготовился защищаться.
Они подошли совсем близко, и я, наконец, разглядел тонкое большеглазое лицо, светлые перетянутые кожаным ремешком волосы, открывающие характерные уши, и худощавую фигуру эльфа в накинутом на плечи сером плаще.
- Привет тебе, Странник! – тихим голосом приветствовал меня эльф.
- И тебе привет, - настороженно ответил я.
- Ты хочешь напасть на меня? – мои уши с изумлением услышали мелодичный смех. – Не надо. Мне прислал Хранитель Элвард на случай, если что-то у тебя пойдет не так, как ты задумал.
Но сомнение не отпускало меня, ни о каких помощниках, кроме Его Величества, Элвард не говорил: - Почему я должен тебе верить?
- Хранительница Анариэль просила тебе передать «я хочу за тобою во след, даже если дороги нет».
Это был запрещенный удар! Анариэль…. Анастасия… Я сглотнул комок в горле: - Верю.
- Тебе куда, Странник? - вернул меня к действительности эльф. – От замка или к замку?
- К замку.
- Так поехали.
Мы вскочили в седла, и кони помчали нас по чуть видной дороге, которая ощутимо поднималась в гору.
Неожиданно ели отступили, и моему взору открылся замок. Я охнул, никогда в жизни не случалось мне видеть такой величественной картины: в неспешных волнах тумана утонули до пояса окрестные горы, а теперь он окутывал одинокую скалу, поднимаясь все выше, и уже охватил подножие сказочного замка, сиявшего под луной резными башнями цвета слоновой кости. Казалось, он плывет среди гор по туманному морю.
Не меньше восхитился и эльф, хотя, похоже, видел этот замок не в первый раз. Он остановил своего жеребца рядом и прочитал, слегка нараспев:
На высокой скале, где на фоне небес Дикой чащей разросся чернеющий лес, Где среди тишины водопад лишь шумит, Белый замок, как лебедь, над лесом парит…
- И правда, как лебедь… - восхищение еще не отпустило меня.
Но эльф снова вернул меня к действительности, молча пришпорил коня и исчез в тумане. Мой конь поскакал следом, некоторое время лишь гулкий в сырой мороси топот нарушал тишину.
Ворота замка вынырнули неожиданно. Я спешился, бросился к ним, но постучать не успел: фигура в темном плаще выступила из незаметной на фоне массивных ворот калитки и простуженный голос из-под капюшона спросил: - Кто?
- Гонец от его сиятельства Элварда к Его Величеству, - вмешался эльф.
- Печать, - властно потребовал голос.
Эльф оглянулся на меня. Как быть? Показать печать незнакомцу? Откуда он знает о печати? О, наверное, это сам король!
Я спешился, коротко поклонился и протянул печатку: - Прошу Вас, Ваше Величество.
Незнакомец стянул с одной руки перчатку и чуткими пальцами ощупал рисунок на перстне.
Затем он сунул перстень мне в руку, придвинулся ближе и торопливо захрипел: - Я не король, я – доверенное лицо Его Величества. Поэтому я знаю о вас. Два дня назад Его Величеству пришлось спешно отбыть в замок Берг, это на озере Штарнберг, в шестидесяти милях отсюда. Я думаю, что вам лучше отправиться туда, потому что, - тут голос говорившего странно дрогнул, - я боюсь, что Его Величество не скоро вернется обратно. И еще я боюсь,… что вам… не просто будет получить аудиенцию у короля.
- Спасибо, - бросил я уже на ходу.
Наши кони рванули в галоп, ветер свистел в ушах, временами грива больно стегала по пригнутому к шее скакуна лицу. Но больнее стегали мысли об оставшихся двух днях, о спешном отъезде короля, о странно дрогнувшем голосе его странного доверенного лица.… И это скрытое предупреждение об отказе в аудиенции… Что имел в виду посланец короля? Неужели нельзя было выразиться яснее, досадовал я.
Наверное, нельзя.
Тогда и мне нельзя переть напролом, а то вместо встречи с Его Величеством у меня будет свидание с крысами в его пыточном подвале. Крысы!!! Помни о времени, Хранитель! Да помню я, помню!
Три часа бешеной скачки – и вот уже утренние лучи окрасили первым румянцем дремавшие над озером низкие тучи. К этому времени у меня уже был готов план действий.
Эльф с двумя конями остался ждать меня в густых зарослях на берегу, а я, закрепив на седле узел с одеждой, с тихим плеском скользнул в прохладные воды Starnberger See*. Уцепившись за стремя, стараясь не слишком обременять своей тяжестью усталого коня, я смог преодолеть несколько десятков метров, чтобы водой пробраться за крепостную стену.
Утренние лучи добрались до зубцов на белых башнях Берга. Пора действовать! Мое преимущество только в неожиданности!
Передохнувший конь резво взял с места, и мы в пару секунд домчались до парадной двери, где я заорал громовым голосом на обомлевшую от неожиданности и моего напора стражу: - Гонец к Его Величеству королю Людвигу II Баварскому от Его Императорского Величества Александра I! (Ох, повесит меня Император, когда узнает! Но мне сейчас не до протокола…)
Я бросил поводья подоспевшему слуге и ринулся в замок. В прохладном нижнем зале наперерез мне метнулся тощий вельможа: - Куда? Куда? Кто позволил?
- Молчать! – завопил я. - К Его Величеству королю Людвигу II Баварскому от Его Императорского Величества!
Навстречу раздался вопль не хуже моего: - Пропустить! Кто смеет задерживать гонца?! Сгною!! В озере утоплю!!
Это Его Величество? Весь мой боевой азарт куда-то исчез, я даже оробел слегка, но вовремя вспомнил, что на свете существует дипломатический протокол, собрался, надел маску почтения и стремительно двинулся к лестнице в верхние этажи.
Вельможа бросился впереди меня показывать дорогу. Но ему не долго пришлось утруждаться - в коридоре второго этажа, распахнув роскошно украшенные золотом створки двери, стоял высокий грузный мужчина. Его синие глаза под черными бровями метали молнии. Это был Его Величество Людвиг II Баварский.
Вельможа поклонился королю и невзрачной чучундрой шмыгнул к лестнице. Его Величество отослал стражу, жестом пригласил меня в кабинет и плотно прикрыл за собой двери.
Повернувшись ко мне, он несколько времени неприветливо рассматривал меня, а затем произнес резким голосом: - Надеюсь, я не напрасно трудился, вызволяя Вас от стражи!
Я почтительно поклонился: - Ваше Величество, позвольте вручить Вам, так сказать, верительную грамоту.
Король внимательно изучил печатку с изображением остролиста, сел на обитый золоченым полосатым шелком диван, рядом с которым стоял уставленный бутылками изящный столик, задумчиво пригладил острую черную бородку и обронил: - Присаживайтесь… ммм… ?
Я, соблюдая протокол, сел на указанное место и воззрился на короля. Людвиг II еще некоторое время любовался печаткой, затем поднял на меня потеплевшие глаза: - Не часто Хранителю Элварду требуется моя поддержка. Чем я могу ему помочь?
Стараясь быть максимально кратким, я изложил суть моей миссии, теперь уже нашей миссии.
Король задумчиво пощипал бородку, предложил: -Шампанское? Коньяк?
Я обрадовался возможности промочить пересохшее горло и благодарно согласился. Его Величество, похоже, ничуть не беспокоило, что он собственноручно наливает гостю, тогда и я решил не перебарщивать с протоколом.
Король ловко откупорил шампанское, разлил в бокалы, один предложил мне, а другой, добавив туда рейнвейн и капли фиалкового масла, обхватил мясистой ладонью и с наслаждением пригубил.
Пользуясь задумчивостью моего необычного помощника, я исподволь разглядывал его: интересно, почему эльфы называют его сказочным королем. Это был очень высокий широкоплечий черноволосый мужчина лет сорока; несмотря на полноту, его фигура являла полную достоинства, истинно королевскую стать; вероятно, в молодости он был ослепительно красив, даже сейчас орлиный взор его ярко-синих глаз наверняка лишил сна не одну красавицу. Да, Его Величество Людвиг II Баварский был сказочно красив, даже на мой, мужской, взгляд. А если вспомнить его сказочный замок-лебедь в горах…
- Значит, картина у маркиза Boursane. Я знаю его, - вдруг сказал король. – Но мы не можем взять и явиться к нему: особы моего ранга не являются запросто. Это первое.
Я молча ждал продолжения.
- Значит, придется прибыть к маркизу тайно. Хм… Задача…
Я знал, что это задача, но она была не самой трудной.
- Но есть задача и труднее, - продолжил король. – Как добраться до Милана за два дня?
- Эту задачу я попробую решить, - отозвался я. – Есть у меня одна догадка. Правда, это только догадка, проверить ее раньше я не мог. Поэтому придется действовать на свой страх и риск.
- Тогда не будем терять времени. Эй! – он неистово забрякал колокольчиком.
В кабинет с обнаженным оружием вбежала стража, готовая жизнь отдать за монарха. Но он холодно взглянул на своих защитников и приказал: - Завтрак на четверых, сюда!
Залпом допив свой бокал, он сказал: - Надеюсь, князь, Вы получите большое удовольствие от моих гостей. К завтраку прибудут Людовик XIV и мадам Помпадур.
- Это для меня большая честь, Ваше Величество, - поклонился я. Только воспитание и то, что я все время был начеку, позволили мне не выказать свое потрясение.
Давно почивший Людовик XIV? Не менее почившая мадам Помпадур? Его Величество так шутит? Что же, сыграем в его игру, дипломат я или нет.
В дверь деликатно постучали. Прислуга бесшумно начала сервировать стол, а вошедший с ними господин, видимо, доктор, поклонился королю и осторожно спросил: - Могу я узнать, как чувствует себя Ваше Величество сегодня утром?
- У Моего Величества болит голова, - сварливо ответил король. – Оставь капли и иди, иди отсюда!
Доктор поставил на столик флакон с каплями и с поклоном быстро ретировался. Прислуга, сделав свое дело, покинула кабинет. Его Величество сердито схватил флакон, открыл окно и выбросил его в сад.
- Они просто преследуют меня, считают сумасшедшим, - с горечью пояснил он и начал, большими шагами мерить комнату, распугивая меркнувшие в свете утра огни свечей. – Преследуют, потому что я не такой, как они. А почему я должен быть таким, как все? – он внезапно остановился. – Вы знаете, князь, то, что меня лишают правления — это ничего, но я не могу пережить того, что меня делают сумасшедшим!
Он помолчал и вдруг огорошил меня вопросом: - Вам тоже кажется, что я болен?
- Ваше Величество, - начал мямлить я, потому что ответа у меня еще не было, а подозрения уже появились. Похоже, Людвиг II переживал трудные времена.
- Ах, не отвечайте, не отвечайте! – замахал руками король.- Людей посредственных, ничем не выдающихся, обычно никто не преследует. Преследуют тех, кто по своим дарованиям или способностям чем-нибудь выдается над окружающими.
С этими словами я полностью согласился.
- Взять хотя бы Вас, - Людвиг II коварно улыбнулся, а я напрягся. – Вы прекрасны, молоды, Вас еще junges Mädchen* интересовать должны. А Вы уже Друг Эльфов и, наверняка, Хранитель! Но Вам несдобровать, если Ваши способности привлекут чье-либо недоброжелательное внимание!
Я растерянно развел руками: - Разве у меня есть выбор?
- Хотите совет? Держитесь как можно дальше от всех, даже самых родных и близких. А впрочем, не мое дело давать Вам советы. Прошу за стол! Прошу, прошу Ваше Величество… мадам, … - король сделал приглашающие жесты не только мне, но и воображаемым французским гостям. Мне стало не по себе, а он снова звякнул колокольчиком, и бесшумные слуги возникли у нас за спинами.
Я решил не портить аппетит ни себе, ни королю и его «гостям» деловыми разговорами и деликатно заметил: - Ваше Величество, позвольте выразить восхищение красотой Вашего превосходного замка!
- О, - поморщился король. – Разве это красота? Вот Нойшванштайн – это истинное воплощение красоты. В нем чувствуется божественное дыхание небес.
Людвиг II остро взглянул на меня, довольно прищурился и, обстукивая ложечкой яйцо в серебряной пашотнице, продолжил: - Я строю свои замки для того, чтобы в них могли жить мечты и идеал красоты. Люди должны знать, что здесь возникло прекрасное ради прекрасного. Прекрасное без цели. Но, - серебряная ложечка на миг замерла в воздухе, - сколь бедны и вульгарны многие из них. Человеческая жизнь вертится внутри тесного и узкого круга их невзрачной повседневности.
Он помолчал и решительно закончил: - В стране должен быть кто-то, кто думает не только о пользе, не только о выгоде. И если нет других, этим человеком должен быть король.
Завтрак приближался к концу, когда в дверь просочился давешний доктор и почтительно осведомился: - Ваше Величество, будут ли указания по поводу прогулки?
- Будут! Никаких санитаров! Только я и мой гость!
- Но, Ваше Величество, я вынужден настаивать на …
- Хорошо, вы можете сопровождать меня. Но только вы, профессор!
Дверь еще раз бесшумно отворилась, выпуская профессора.
Ухоженная липовая аллея, прихотливо повторяя очертания берега, привела нас в очень приятное место: здесь стояла маленькая уютная беседка, по ее стенам вилась дикая роза, распространяя терпко-сладкий аромат. Тишину утра нарушали лишь плеск волн и деловитое жужжание пчел над цветами.
Его Величество тяжелым взглядом уперся в профессора и внушительно произнес: - Я вас с собой не звал. Вы сами напросились, - лицо профессора напряглось. – Поэтому вам придется делать то, что прикажут, иначе вы погибнете.
Глаза профессора заметались в поисках опасности, но, увидев, что ему угрожает только сам король, бедняга вздохнул, сделал два шага назад, но уйти не посмел.
Король внимательно наблюдал за ним и, поняв, что от профессора не избавиться, досадливо буркнул: - Начинайте, князь!
Больше не обращая внимания на все более изумлявшегося происходившим «третьего лишнего», я инструктировал Людвига II: - Ваша задача, Ваше Величество, встать вот в этот круг, - я указал на упавший на землю чуть видимый лунный Луч, - и четко представить картинную галерею известного нам маркиза.
Король безропотно шагнул в круг, я встал рядом, профессор вдруг испуганно пискнул и вскочил в сгущающиеся вокруг нас синие сумерки. Уже знакомая мне сила сжала нас и через несколько мгновений отпустила.
Надо отдать должное Его Величеству Людвигу II Баварскому: он с достоинством пережил потрясение от мгновенного перенесения за тысячи миль. В отличие от несчастного профессора, у которого тряслись руки, и дрожала челюсть.
Мы очутились в длинном светлом коридоре. В нем почему-то стоял аромат свежеиспеченного хлеба. Справа в высокие витражные окна заглядывало солнце и разбрасывало по полу разноцветные пятна. Такие же веселые солнечные зайчики скакали по левой стене, где висели картины.
Надо было спешить, пока галерея была пуста. Я бросился вдоль стены, искал «Даму с горностаем».
Вот она!
Прекрасное женское лицо притянуло мой взгляд.
Я вспомнил это полотно, портрет семнадцатилетней Чечилии Галлерани работы великого Леонардо да Винчи. Прекрасная возлюбленная миланского герцога Лодовико Cфорца словно на миг оглянулась на кого-то, окликнувшего ее, и сейчас повернется ко мне, посмотрит на меня своими темными глазами. Ничто не нарушит ее совершенного покоя – зато покой потеряю я! Лоб юной красавицы опоясан тонкой фероньеркой, на голове прозрачный чепчик, длинное черное ожерелье охватывает красивую шею, ниспадая на покатые плечи.
Она осторожно прижимает к себе зверька, нежно касаясь его тонкими пальцами. Ее Величество королева Аларма уютно устроилась на руках Чечилии, бусинки ее черных глазок задорно сверкают, а на правой лапке блестит жемчужинами браслет, подарок ее мужа и короля.
Я силюсь оторваться от портрета, мне надо думать, как пресечь его магию, его очарование.
- Ломбардским увальням и обжорам дан прекрасный урок: в конюшне, полной навоза, тосканец сумел отыскать перл чистоты и изящества, - донесся до меня шепот короля.
Я был с ним согласен: гений Леонардо запечатлел истинную Красоту, хотя Его Величество слегка исказил факты – Чечилия не простолюдинка, ее отец был дворянином, а сама она обучалась латинскому языку и литературе, обладала поэтическим талантом, ее звали «современной Сафо».
Я впитывал красоту итальянки, мною овладевало искушение постичь ее мысли. Я пытался отогнать это искушение! Но как от него избавиться? Как можно избавиться от Красоты, не разрушив ее? Разрушить? Разрушить…
Горестный, стоял я против прекрасной Чечилии. Теперь я знал, как освободить Королеву народа крыс: я должен убить Красоту, убить картину. Я должен вонзить в полотно великого Леонардо кинжал!
- Где мы? Что мы тут делаем, Ваше Величество? – донеслось до меня.
Это пришел в себя профессор.
- Заткнись! – Его Величество не нашел нужным быть деликатным.
Я снова был с ним полностью согласен: по лестнице кто-то поднимался в галерею. И не один.
Я выхватил кинжал и повернулся к картине. Прости меня, Мастер! Прости меня, Прекрасная Дама!
Но сделать я ничего не успел: за спиной раздался грохот. Вошедшие в галерею слуги, отбросили подносы с тарелками и кувшинами и вытащили оружие.
Оружие? Почему слуги с оружием? Зачем домашнему слуге оружие?
- Действуйте, князь! – закричал Людвиг, выхватил шпагу и прикрыл меня от врагов. Профессор завизжал от ужаса, но со шпагой в руке закрыл собою своего монарха.
Однако, слуги не спешили бросаться на нас. В руках одного из них вместо шпаги возник дротик, сильная рука послала его прямо в меня. Я закричал и прыгнул на короля, тот не ожидал такого подвоха и повалился прямо на своего защитника. Мы смешно барахтались на полу, но зато все были живы!
Дротик с тупым стуком врезался в каменную стену галереи и застрял в ней. Это было странно, но думать об этом было некогда: наши враги разделились и пошли в атаку.
Отважный баварский король бросился на самого рослого из них, зазвенела сталь, противно заскрежетали друг о друга лезвия кинжалов. Другого мерзавца, маленького и щуплого, взял на себя профессор. На удивление, он оказался не только доктором, но и хорошим бойцом.
Но мне было совсем некогда восхищаться искусным фехтованием моих защитников, потому что третий – тот, кто достался мне – вытянул руку и бросил в меня… боевой шар!!! Я едва успел увернуться, огненная сфера пролетела так близко, что я расслышал ее жар и шипение.
Что это? Кто это? Боевой шар! Второй из Триона – Сила – мастерски владеет магией, всплыло в памяти. Это Трион!!!
Боевой шар врезался в стену за спиной и взорвался. Мои соратники невольно обернулись на взрыв, за что профессор и поплатился. Его рукав окрасился кровью, но баварец перехватил шпагу в левую руку, и сражение закипело с удвоенной силой.
В считанные мгновения светлая радостная галерея превратилась в ад. Звон оружия и топот ног заглушали яростные крики моих защитников.
Боже мой, профессор медицины, оказывается, знал не только латынь, но и другие выражения! Очень крепкие выражения! А Людвиг II Баварский, несмотря на полноту, легко танцевал вокруг своего противника, мало уступающего ему в росте, громогласно ругался и хохотал! Удивительно, но на короле не было ни царапины!
Ужасающую адскую картину дополняли красные молнии, которые метал в меня мой визави. Умный маг не приближался, но его удары заставляли меня, уклоняясь, метаться по коридору все быстрее и быстрее. Дворец несчастного маркиза Boursane уже лишился изумительных витражей, таких изящных и хрупких. А маг все наращивал мощь, под его ударами стена разлеталась, будто была сделана из глины. Стоял страшный грохот, пахло жженым камнем и пылью.
Отчаяние захлестнуло меня и… дало пищу для ответных ударов. Теперь в сторону противника полетели мои боевые лучи. На лице служителя Хаоса мелькнуло удивление, но не беспокойство. Мне даже показалось, что он начал получать удовольствие, гоняя меня по коридору. Я понимал, что шансов у нас нет…
И вдруг я вспомнил, что книга из библиотеки Хогвартса говорила, что достаточно убить хотя бы одного воина из трех, и Трион потеряет силу.
Мне показалось, что соперник профессора более других уязвим, и я начал перебежками подбираться к нему. Но мой маневр разгадали.
Щуплый коротышка вдруг отбросил шпагу, бросился на профессора и сомкнул руки на его горле. Я перестал прятаться от боевых шаров и молний – умирать, так красиво! - чудом добежал до упавших на пол противников и вонзил кинжал в шею врага.
Неправдоподобная тишина упала на нас. Красный, как рак, потный и азартный, Его Величество в изумлении вертел головой в поисках врага. Но его не было. Трион исчез!
Только вот профессор так и не поднялся с пола. Прихрамывая, Людвиг II добрался через обломки стены до своего доктора, увидел его посиневшее лицо, присвистнул и расстроенно проговорил: - Зря вы с нами пошли сегодня, профессор…
- Вы ранены, Ваше Величество? – с тревогой воскликнул я.
- Пустяки, - он потер коленку. – Споткнулся и упал, просто синяк.
Он поднял глаза и вдруг с застывшим лицом уставился на что-то за моей спиной. Я обернулся и замер: дротик, пущенный умелой и сильной рукой, попал прямо в «Даму с горностаем». Я поспешно выдернул его и снова обомлел: по поверхности картины пошли волны, перешли в крупную рябь, изображение начало искажаться, теряться… Мы с Людвигом беспомощно смотрели на погибающую картину. По щекам короля, почитателя Абсолютной Красоты, катились слезы.
Постепенно рябь на картине исчезла, как успокаивается гладь пруда, когда утихает ветер, и проступило изображение. Мы вскрикнули от изумления и радости: не потерявшая своей красоты Чечилия Галлерани держала на руках белоснежного горностая. Зверек уцепился когтистой лапкой за ее рукав; на его округлившейся мордочке с янтарно-светлыми глазками поселилось недовольство – кто еще там побеспокоил хозяйку, вон она уже и почесывать меня перестала!
Крыса с картины исчезла. Значит, Сущность королевы Алармы вернулась к ней! Человечество спасено! Все было не напрасно, боль и смерть были не зря. Облегчение отняло у меня последние силы, я опустился прямо на усыпанный камнями пол, прислонился к стене и в изнеможении закрыл глаза.
- Слышите, князь, сюда бегут. Вы что предпочитаете, гостеприимство моего замка или острые впечатления от темницы маркиза?
Я улыбнулся, он мне нравился, замечательно отважный и неунывающий король Людвиг II Баварский, которого серые люди, следуя каким-то своим целям, объявили сумасшедшим.
Я сжал в кулаке Медальон и вызвал лунный Луч. Его Величество, не чинясь высоким положением, взвалил на плечо погибшего профессора и шагнул в светлый круг на полу. Я последовал его примеру.
Луч крепко обхватил нас, и мы покинули негостеприимную Италию. Но вдруг тесные объятия Луча исчезли. Я не успел ничего понять, не успел ухватиться за Людвига и полетел вниз все быстрее и быстрее. Солнечный свет внезапно сменился чернотой ночи и я, ударившись о поверхность откуда-то взявшейся воды и почти теряя сознание от боли, камнем пошел ко дну. I have died everyday waiting for you...
Вода привела меня в чувство. Ужас! Очнуться в сыром непроглядном холоде с последней каплей воздуха в легких!..
Я отчаянно забарахтался и вдруг – о, чудо! – ощутил под ногой опору, оттолкнулся и, помогая руками, взмыл наверх, к воздуху, к жизни.
Я вынырнул на поверхность, жадно схватил горящими легкими прохладный влажный вкусный сумрак и завертел головой в поисках берега. До серой стены леса было далеко. Я лег на спину, чтобы отдышаться, набраться сил для последнего рывка к земле.
Надо мной раскинулась бездонная чернота, на ее мягком бархате нежились звезды, крупные с острыми игольчатыми краями и мириады мелких, сливающихся в светлую кисейную дорогу через все небо.
На мое распростертое в позе издыхающей лягушки тело равнодушно смотрела толстощекая луна, один из ее лучей упирался в озеро в десятке метров от меня. С неприязнью взглянув на светлый овал, я перевернулся на живот и поплыл прочь от него, к берегу.
Силы были на исходе, но их хватило на то, чтобы выбраться из воды и ничком упасть в росистую траву…
Я был жив, но где мои спутники? Изо всех сил я вслушивался в ночные звуки: шелестит листвой ветер, мягко плещет в берег вода. Больше ничего. И никого… Тишина…. Даже кузнечики примолкли под утро, даже бобры не копошились у кромки воды и в тростнике, даже птицы еще не разминали крылья и не пробовали голоса.
На мой зов никто не откликнулся…. Он безнадежно утонул в тумане, который уже начал лениво потягиваться над озером.
По обнаженным нервам хлестнул приглушенный стук копыт. Кто-то неторопливо подъезжал ко мне на коне. А у меня нет сил даже просто поднять голову!
Влажный лошадиный нос ткнулся мне в ухо и фыркнул теплом. Этот нос знакомо толкал и толкал меня, предлагая подняться, а я, обомлев теперь уже от радости, только улыбался.
Наконец я встал, обнял теплую шею коня, уткнулся в его спутанную гриву, вдохнул знакомый запах. Узел в груди то медленно развязывался, то стягивался еще туже. Щеки были мокрыми то ли от росы, то ли от слез: - Дождался, ты дождался меня. Спасибо. А вот вороной не дождется….
Предутренний воздух пробирался под сырую одежду. Прижимаясь к теплому конскому боку, я сидел на берегу Большого Бобрового озера и ждал рассвета.
Наконец, полумрак сменился лиловыми сумерками, а затем и утро показало розовую щеку. Под первыми солнечными лучами туман рвался, таял, открывая пустынные воды.
Я снова кричал и обшаривал берега в поисках Людвига. Но стоящие по колено в воде камыши были пусты, а рядом со стволами, спиленными бобровыми зубами, никто не лежал. Людвига не было.
Я нырнул в сырые переплетения ивняка и вынырнул на поляне с огромным валуном. Камень был пуст. По обожженной земле ходил, звякая уздечкой, вороной, время от времени останавливался, двигал ушами, прислушивался, ждал Анастасию. Я хотел подойти к нему, но он скосил на меня смородиновый глаз, отвернулся и зашагал к камню, будто требовал оставить его в покое.
Можно было уходить, но что-то цепляло и удерживало меня здесь, что-то было не так. Вдруг я понял – крысы! Их не было. Ни одной. Лишь черно-седая скукоженная рассыпающаяся в пепел трава напоминала о грандиозной битве Света и Тьмы. Сегодня победил Свет. Но радости в моей душе не было, там не было ничего, кроме чрезмерной усталости, пустоты и неуютности.
*** Я едва успел вернуться домой, как в коридоре послышались сонные шаги, дом просыпался. Избавившись от влажной еще одежды, я завернулся в одеяло, придвинул свечу к самому мольберту и сел напротив.
Серые глаза встретили мой взгляд. Мне показалось, что они улыбаются, но, боюсь, я придумал себе эту радость, потому что сам был безмерно счастлив оказаться дома после удивительных и страшных приключений этой ночи… или ночей.
- Здравствуй, родная. Долго меня не было?
Только встреча с домашними могла дать ответ на этот вопрос. Поэтому сейчас я просто смотрел в любимые глаза, отогревался телом и душой.
Анастасия…. Людвиг…. Чечилия Галлерани …. Анариэль…. «лебединый король»…. Обрывки мыслей толпились в голове и никак не формулировались до конца.
В груди тихонько ныло воспоминание об Анариэли – или Анастасии? - но чувство покоя и безопасности уже окутывало меня, и я, наконец, уснул прямо в кресле.
Мой потрепанный вид никого не удивил: родные уже знали, что я опять заснул за мольбертом, рядом с горящей свечой.
- Ты когда-нибудь сожжешь дом, Петр, следи за свечами, - проворчал отец.
- Ночью надо спать, сынок, - поддакнула матушка. – Вон какие круги под глазами.
- Вдохновение! – возразил Левка, взмахнув вилкой. - Ему не прикажешь…
«Круги под глазами», знали бы вы, маменька…
Завтрак был нарушен давно ожидаемой катастрофой: прискакали от Головниных с известием, что пропала Анастасия Андреевна. Судя по разобранной, но не смятой постели, княжна приготовилась ко сну, только вместо того, чтобы лечь, уехала куда-то на своем вороном и до сих пор не вернулась.
У Головниных царили смятение и слезы. Подъезжали и подъезжали соседи. Мы разделились на группы и отправились искать пропавшую княжну. Наша группа, растянувшись в цепочку, прочесывала лес, но мыслями я был там, на черно-серой поляне, где скоро найдут вороного.
Уверен, Владимир понял, что хмурый блеск моих глаз, бледные щеки, помятый вид неспроста. Улучив момент, он подъехал ближе и спросил: - Петр, ты знаешь об этом больше, чем все?
Я кивнул.
- Ты знаешь, где она?
Я снова кивнул.
- Так скажи всем! – воскликнул Владимир.
- Мы ее не найдем, - хмуро ответил я.
- Что? – изумился кузен. – Не найдем? Она умерла?!
- Она жива, - прошипел я. – Тише! Я не могу рассказать всем!
- Но мне-то можешь?
- Потом, - отрезал я.
До полудня мы искали Анастасию: прочесывали лес, кричали, стреляли…
К середине дня все вернулись к Головниным в надежде, что княжна уже дома. Но там были только заплаканные барышни и слегшая от горя хозяйка дома.
Все толпились, шумели, обсуждали новые маршруты поиска.
Владимир оттащил меня в сторону: - Говори, - приказал он.
- Я не могу тебе сейчас все подробно рассказать, - отчаянно сказал я, - это займет много времени. Но коротко – слушай. Анастасия связана с тайной моего Медальона. Мы ее не найдем, потому что ее нет на земле. Совсем нигде. Она на Лунной Тропе. Она – эльфийка.
- Что за бред! – вытаращился Владимир.
- Это не бред. Это правда. Но я не могу ее рассказать – меня упрячут в лечебницу для душевнобольных, если я стану такое говорить!
Владимир не нашелся что ответить, а я продолжал: - Она пропала у нашего Большого Бобрового озера. Там найдут ее коня.
Кузен встрепенулся: -Так надо всем сказать, где его найти!
- Ага, - осадил я его. – Заодно расскажи, откуда ты про него знаешь. И я тебе уже сказал, где меня после этого искать.
- Что же делать?
- Ничего! Пусть все идет, как идет! – и Владимиру пришлось с этим согласиться.
Поиски продолжались, и, естественно, к вечеру вороной княжны был найден. До утра и еще несколько дней, измотанные вконец, мы искали ее в лесах вокруг озера. И я искал. Но не Анастасию, я обшаривал леса в надежде найти следы Людвига…
Из Петербурга прибыл князь, с ним приехало несколько чинов проводить расследование. Опрошена была вся округа.
Судя по тому, что я не попал в лечебницу для душевнобольных, Владимир держал язык за зубами. Но мне пришлось пережить много неприятных вопросов: - Скажите, князь, почему вы отправились на прогулку ночью?
- Ночью?
- Да. Ваш конюх показал, что уже лег спать, вы разбудили его и приказали оседлать коня.
- Не помню, чтобы я его будил, - пробормотал я. – А что касается прогулки, то я люблю гулять ночью, - и смущенно пояснил, - видите ли, я… гм… художник, а ночью – луна, звезды, вдохновение.… Все необычно, не так, как днем.
- А что необычного было в ту ночь?
- Сначала ничего: луна в легких облаках, звезды сквозь них глядят…. Мне было все равно, куда ехать, я свернул с тракта и направился полевой дорогой к озерам.
- Не страшно в ездить ночью?
- А чего бояться, это же наши земли.
- Понятно. Так что же необычного?
- У озера я сел на ствол дерева – его повалили бобры – и смотрел, как ночное небо отражается в воде. Знаете ли, это так красиво…. Я набирался впечатлений, образов для картины.
Чин терпеливо ждал продолжения. Я продолжил: - А потом вдруг началась странная гроза. Она ниоткуда не налетела. Просто началась - и все! Синие молнии стали бить в землю и в воду. Это было страшно…. Я вскочил на коня, чтобы вернуться домой, но он испугался молнии и встал на дыбы. Я упал и ударился головой о ствол, на котором только что сидел…. Видимо, я потерял сознание, потому что больше ничего не помню. Очнулся, когда начало светать. Грозы уже не было. Я вернулся домой.
- Дождь был сильный?
- Конечно, на мне сухой нитки не было.
- Предполагается, что в это же время на озере была княжна Анастасия Андреевна. Что вы думаете об этом?
- Что я могу об этом думать? Я ее не видел и не знал, что она там.
- Простите, князь, мне придется напрямую задать вам деликатный вопрос. – Пауза. – Ваша прогулка к озеру – это не амурные дела с княжной?
Я засопел и гневно посмотрел в глаза моему мучителю. Он сокрушенно развел руками: - Я вынужден настаивать на ответе.
- Не думаете ли вы, милостивый государь, что я позволил бы себе или кому бы то ни было подрывать репутацию барышни, которую прочили мне в жены? – яростно процедил я.
- Значит, нет?
- Нет!
Чин пожевал губами: - А почему вы не рассказали родным о своем ночном приключении? Это ведь так необычно – гроза с синими молниями.
- А вы бы рассказали своей матушке о том, что ваша жизнь была в опасности, - и не на поле битвы, а так, на прогулке? – ответил я вопросом на вопрос.
- Понимаю вас, - он перебрал несколько бумаг. – Последний вопрос: кто-нибудь может подтвердить ваш рассказ?
Чин снова заглянул в бумаги и подвел итог: - Что же. Погрызенное дерево у озера имеется. Многочисленные следы копыт у этого дерева имеются. Шишка на голове имеется. Прошу вас расписаться вот здесь, Ваша светлость. Благодарю за то, что сочли возможным ответить на вопросы следствия. I have died everyday waiting for you...
Анастасию не нашли. Разом постаревший князь отбыл в Петербург, с ним уехали Головнины, поддержать родных в горе.
В округе поползли слухи о поселившейся у наших озер нечистой силе. Люди перестали туда ходить. Смельчаки, которые отваживались нарушить негласное табу, рассказывали, что видели у озера огромные следы великана, якобы это он разжег костер в ту, памятную ночь, и когда подбрасывал сучья в огонь, то искры взмывали до небес, освещая их синим пламенем. Оказывается, странный огонь над лесом видели в ту ночь многие….
Предположений о том, куда исчезла петербургская гостья Головниных, я не слышал: едва завидев меня, люди замолкали и с состраданием смотрели мне вслед – теперь уже все знали, что молодой барин потерял невесту.
Родные вели себя очень деликатно, при мне разговоров о княжне не заводили. Но я все равно старался меньше попадаться им на глаза, в одиночестве сидел в своей комнате или бродил по окрестным лугам и рощам. В душе царил хаос, я не находил себе места в этом благополучном и спокойном мире. Да еще Владимир, как назло, уехал в Москву на целую неделю! Впрочем, зачем сердиться, причина уважительная – Sophie, я его понимаю…
Под вечер, взяв бумагу и карандаш, чтобы лучше думалось, я ушел на дальний пруд.
А подумать было о чем! Теперь, когда я убедился в могуществе моего Медальона, надо понять, как использовать его возможности в поисках Сероглазой. Где искать эту девушку?
Медово пахла таволга, в розовых просторах иван-чая гудели пчелы. А в голову ничего нужного не приходило. В ней кружились и кружились воспоминания: звонкие струи разбиваются об узкую ладошку, создавая крохотную радугу, … по жемчужно-серой поляне бродит одинокий вороной конь, … к ногам приглашающе ложится светлый круг.… Вспомнились изумленные глаза Владимира – «что за бред!» - и его потрясенный шепот-вопрос: - Она была прекрасна?
И мой ответ эхом: - Очень…
- Как бы я хотел ее увидеть! Эльфийка!..
Я взглянул на рисунок, и горячая волна ударила в голову: бездонные глаза Анариэли ждали от меня ответного признания.
Стоп, Петр! Прекрати мучить себя – ты сделал свой выбор. Или не сделал?
Сделал.
Тогда отпусти Анастасию…
Я вскочил и нервно заходил по берегу. Как не хватает мне сейчас Владимира! Я смирился бы сейчас даже с его глупым нытьем - с дурацкими просьбами одолжить ему Медальон на время: он, видите ли, тоже хочет приключений!
В сердцах я сотворил водяной шар и метнул его в бело-желтую полянку лилий и кувшинок. На удивление, стало легче! Я творил и творил водяные снаряды, разбрасывал их, и вместе с ними уходило нечеловеческое напряжение последних дней.
Внезапно захотелось искупаться, смыть все, что было, остаться один на один с прекрасными серыми глазами, терпеливо ожидающими меня где-то.
У самой воды я неожиданно наткнулся на островок хрупких лесных фиалок, лег животом на землю и стал нюхать нежные сине-лиловые глазки. Не пахнут! Может с носом у меня что-нибудь не так?
Я поднялся на колени, притянул к лицу стебель кипрея, сунул нос в розовую чашечку и уловил сладкий аромат. Для чистоты эксперимента я пробрался через заросли иван-чая и крапивы, и, слегка побаиваясь недовольных моим вторжением пчел, начал нюхать все цветы подряд. Маленькие желтые цветочки горчили, клевер пах сладким, а мощный аромат таволги чуть не свалил с ног. Значит, нос у меня был в порядке.
Продышавшись, прогнав из носа сладкие остатки, я снова и снова нюхал фиалки. Но они отказывались пахнуть! Это было непонятно: когда я чувствовал аромат цветов, тот, из снов, я всегда мысленно видел именно такие фиалки!
В конце концов, я махнул рукой на странности природы, оборвал вокруг островка траву, чтобы мои фиалки получали больше солнца, (надо предупредить, чтобы их не скосили) и улегся на живот рядом с ними.
Напряжение постепенно отпускало меня. Я чувствовал себя как в детстве, когда долго-долго плачешь и, наконец, выплачешь свое горе.
Старый пруд, летний вечер, надежда на встречу с любимой, - а может быть и все это вместе, - сделали свое дело: я смог повернуться спиной к прошлому.
Теперь, перед тем, как сделать первый шаг в будущее, я наслаждался передышкой.
Любимый пруд. Его неровную чашу прятали от посторонних глаз высокие старые березы и пестрая звенящая стена разнотравья. Между двух берез заканчивалась тропинка, к ней, раздвинув осоку, причалил плотик. Он был стар: по бокам и среди растрескавшихся досок нарос мох, из сочной ярко-зеленой подушки уже пробились травы и даже пара веточек, обещающих стать кустом ивы.
На этом плотике я катался в детстве. Помнится, няня отчаянно протестовала против опасной забавы, но матушка, уступив моим мольбам, разрешила, и меня стал сопровождать сюда еще и дядька, умеющий плавать.
Я улыбнулся воспоминаниям, захотелось снова ощутить тепло дерева под босыми ногами, но было лень шевелиться, и я, положив голову на руки, просто глядел на старый пруд сквозь полусомкнутые ресницы. I have died everyday waiting for you...
*** Матушка совсем не возражала против охотничьего домика. Напротив, она с готовностью поддержала перед отцом мое желание побыть в одиночестве и даже послала со мной не «полк» слуг, а лишь тех, кого я назвал.
Через пару дней, пообещав матушке вернуться к семейному торжеству, мы с Владимиром примчались в охотничий домик. Он стоял на взгорке в окружении сосен. Усыпанная хвоей и шишками дорожка спускалась к крохотному лесному озерцу, где любили искупаться перед ужином разгоряченные охотники.
После чая мы зазвали няню в мою спальню, подальше от чужих глаз и ушей. Удивленная таинственностью старушка, села в кресло и приготовилась слушать.
- Нянюшка, - я придвинул стул и сел рядом с нею. – Мне нужна твоя помощь.
- Конечно.
- Только ты должна пообещать мне не удивляться…
- ?
- … и не пугаться.
- Ты собираешься пошалить? – улыбнулась она и пояснила Владимиру, - в детстве Петя простил меня «не удивляться», «не пугаться» и «помочь», если знал, что ему может влететь за шалость. Приходилось прикрывать его от матушкиного гнева.
Кузен невесело улыбнулся в ответ: - Боюсь, Лаврентьевна, нам с тобой снова придется его прикрывать.
Няня посерьезнела и перевела взгляд на меня: - Что ты задумал, Петр?
- Помнишь, ты рассказала мне легенду о половинках, которые ищут друг друга, чтобы стать счастливыми? – няня кивнула. – С того дня со мной стали происходить странные, необъяснимые вещи….
Она не спускала с меня глаз, пока я не закончил своего длинного рассказа. Мысленно она переживала каждый мой шаг: удивление, тревога, напряжение, отчаяние, недоверчивая усмешка, сострадание … - все эти чувства отражались на ее лице, как в зеркале.
Когда мой рассказ закончился, няня отошла к окну и задумалась. Мне вспомнился Владимир: совсем недавно он так же смотрел в окно и обдумывал мои слова. А затем предложил решение – избавиться от Медальона … Неужели и няня?...
Лаврентьевна повернулась ко мне и строго сказала: - Ты должен сначала научиться им пользоваться, Медальоном, а потом уже носиться в поисках своей барышни! Ты рискуешь не вернуться обратно! Что я тогда скажу твоим родителям?
- Как, няня, как учиться? – вскричал я в отчаянии. – Чтобы научиться ходить - надо ходить, чтобы научиться говорить по-французски - надо говорить по-французски! Как можно научиться пользоваться, не пользуясь?
- Не знаю, как! – няня тоже закричала, но вдруг побелела и, пробормотав что-то про старую дуру, повалилась набок.
Мы с Владимиром хлопотали вокруг потерявшей сознание старушки, а я радовался тому, что самое сложное - разговор с няней - позади, что у меня теперь есть еще один, очень мудрый помощник!
Няня пришла в себя и наотрез отказалась покидать комнату, она хотела присутствовать на моих тренировках. Ни шутки Владимира, ни мое недовольство не смогли заставить ее переменить решение – и мы сдались.
Я сел в кресло, сжал в руке Медальон, пару раз глубоко вдохнул, закрыл глаза, сосредоточился, призвал воспоминание о запахе фиалок и погрузился в него. Мои уши еще успели услышать, как ахнула няня, перед глазами замелькал цветной вихрь, откуда-то пахнуло холодом – и все стихло.
Я поскорее открыл глаза и огляделся.
Похоже, меня занесло в кабинет ученого. Ряд солидных книжных шкафов, полки двух из них забиты черепами и костями; даже с каминной полки на меня глазел череп, я вздрогнул, столкнувшись с ним взглядом; на стене висела карта мира, с разноцветными пометками.
Во всей комнате царил дух легкого беспорядка, так свойственного творческим, увлекающимся людям.
За массивным столом двое ученых мужей с лупами в руках склонились над чем-то темно-коричневым. Я поежился от мысли, что бы это могло быть.
- Смотрите, какой странный плоский износ на коренном зубе. И почему так необычно изношен клык?
- Да, такого у антропоидов никогда не наблюдали, - ученый помоложе озадаченно откинулся в кресле.
- А дентин! Взгляните, взгляните, - они вновь склонились над костью, - в нормальных условиях он обязательно перекрыт эмалью. А на этом зубе – сточен вместе с ней. Как же интенсивно должен был жевать эоантроп, чтобы у него так испортились зубы!
Пожилой хлопнул рукою по папке на краю стола: - Профессор Окли провел свои исследования. В челюсти всего одна десятая процента флюорина. Ей не больше пятидесяти тысяч лет.
- А что показал нитроген?
- Я изучил публикации Доусона и Вудворта. Анализ на нитроген не проводился!
- Вот как?.. Вы думаете, что сорок лет антропологов всего мира дурачили подделкой?
Забавно, что меня в этой комнате никто, кроме черепа, не увидел!
Я вдруг представил, как мои университетские профессора так же склоняются над текстом закона с карандашами в руках, азартно обсуждают, как изменится суть статьи, если заменить «слушать» на «слышать», улыбнулся, сжал Медальон, и перед глазами вновь замелькала радуга.
Наверное, это тоже была комната. Огромная. Но очень странная. Стены были сотканы из чуть светящегося белого тумана, а пол покрыт синим мрамором, похожим на воду. Мне даже послышался ее тихий плеск. Из тумана в комнату текли серо-жемчужные нити, на вид очень тонкие и нежные. Иногда одноцветье нитей вдруг менялось: между ними появлялись синие, красные, желтые, зеленые, черные…. Около середины комнаты они падали вниз - одни раньше, другие позже, - и уходили в струи странного пола.
Не касаясь его ногами, вдоль бесконечного ряда нитей сновали три молчаливые златокудрые девушки в белых платьях, грациозные и стремительные. Быстрыми пальцами они какие-то нити сплетали, какие-то распутывали, обрывали, вязали узелки, снимали невидимые пылинки, делали еще какие-то неуловимые моему глазу действия.
Было чуть слышно пение, будто пели звезды во мраке космоса или летний день в солнечном свете.
Крути свое веретено Богиня Вечности Ананке, Натянут жизни полотно Три мойры, приготовив рамки. Лахесис жребий изберет, Клото спрядет начало нити, Антропос будущность найдет, Судьбу составив из событий. * ______ * Стихи Ирины Максименковой
Я вслушался в пение и с ужасом понял, что меня занесло к трем Мойрам, богиням Судьбы, которую я так поспешно презрел. Видимо, от нее так просто не уйдешь…
- Вы только взгляните, - яростно прошипела вдруг одна из Мойр, резко поворачиваясь ко мне. Ее прекрасное лицо исказилось от гнева и превратилось в сморщенную старушечью маску. Седые волосы взметнулись и зашевелились, как змеи. – Это наглый смертный посмел явиться прямо сюда!
Она возмущенно дернула рукой, и тысячи нитей оборвала этим движением. Я обмер. Меня испугал не гнев богини, а то, что я стал причиной смерти тысяч людей!
- Тише, Антропос, не сердись, - другая богиня бросилась связывать разорванные нити. - Он – Странник. Он избрал себе тяжкую Долю.
- Тяжкую? – вскричала Антропос, всплеснув руками. При этом порвалось еще великое множество нитей. – Я сама вплела в его судьбу титул и богатство. Люди тяжко зарабатывают их всю жизнь! А я подарила их ему от рождения!
- Ты не дала ему счастья, - мягко возразила третья богиня, ее пальчики тоже быстро связывали порванные нити. – И не маши руками, дорогая, а то слишком многие умрут, едва успев родиться.
- «Счастья», - передразнила сестру Антропос, медленно успокаиваясь и ловко наводя порядок среди порванных судеб. – И почему это дуракам всегда так хочется счастья? Вот сейчас порву твою нить, - она вонзила в меня взгляд, - будет тогда тебе счастье.
Она может, метнулась в страхе мысль. Кровь отлила от сердца. Наверное, я успел побледнеть, потому что третья богиня весело засмеялась: - Не бойся. Нить твоей судьбы здесь, но мы не видим ее и не властны над ней. Если и порвем, то лишь нечаянно.
Ничего себе, успокоила!
Коротенькая красная ниточка легко спускалась к полу – теперь я понимал, что струящийся мрамор не что иное, как Река Забвения, - сейчас красный кончик коснется воды, и чья-то жизнь канет в Лету.
- Дамы, леди, сударыни, - завопил я, рискуя снова вызвать гнев Антропос, и затыкал пальцем в падающую нить. – Спасите!
Антропос мрачно ухмыльнулась и подхватила ее: - Вообще-то я не хотела, чтобы этот младенец жил: он из тех глупцов, которые пробуют завоевать мир. Слишком много народа погибнет из-за того, что он не умрет сейчас. Но, похоже, что сегодня дуракам везет….
Вновь меня пронзило ужасом. Но на этот раз ужас пришел из Медальона. Он совершил ошибку: он не смог защитить мир, он позволил мне допустить в него чудовище!
Боже! Надо немедленно убираться отсюда! Я разрушаю все вокруг, как слон в посудной лавке. Как многому мне еще надо научиться! Я схватился за Медальон, комната исчезла, а меня подхватил цветной водоворот неведомых сил.
Наверное, Медальон был согласен, что мне пора учиться, он занес меня в класс. В начальный. Потому что за партами сидели крошечные детишки и старательно выписывали на белых листах цифру «7».
Солнце радостно заливало светом просторный класс, детей и учительницу, которая переходила от ученика к ученику и помогала их пальчикам писать цифру. А я ходил следом. Учительница была молодая, тонкая в поясе и очень хорошенькая. Юбка едва прикрывала коленки стройных ножек, обутых в синие туфельки. На них было очень приятно смотреть. Хм…. Ну почему я опять краснею? Хорошо, что Владимир не видит!
- Заканчивайте письмо, дети! – голос учительницы тоже был молодой и строгий. Малыши послушно закрыли тетрадки. – Включите планшеты!
Детишки придвинули какие-то темные дощечки, нажали на них. Дощечки мягко осветились!
Учительница дала задание: - Множество «А» состоит из семи грибов. Множество «Б» состоит из пяти подосиновиков. Нарисуйте все варианты их взаимного расположения.
Ох, ничего себе задание для малюток! Но они уверенно нажимали какие-то невидимые кнопочки и рисовали на планшетах круги.
Ужасно интересно, как же эти множества взаимно располагаются, но понятно, что научиться мне было надо не этому. Я в последний раз охватил взглядом стройную фигурку учительницы, сжал в кулаке Медальон и влетел в цветной ароматный водоворот.
Снизу сильно дуло, и весь угол зарос ледяными «зайцами». Я был спрятан в этом углу, зажат высоким разлапистым фикусом, который закрывал от меня почти всю комнату. Странно, почему на этот раз мне пришлось спрятаться, ведь раньше меня никто не видел? Ну, Мойры не в счет, они же богини.
Это была крохотная жилая комнатка с кроватью, диваном, сервантом и столом посередине.
На табурете возле высокого белого бока печи маленькая девочка с куклой никак не хотела встать спокойно.
Пожилая женщина с фотоаппаратом – она держала его в руках, настолько он был мал! – уговаривала ее: - Галочка! Стань прямо! Сейчас сфотографируем, какая ты красивая в день рождения.
Но Галочка беспокойно переступала с ноги на ногу, перекладывала куклу, вертела головой и решительно не становилась прямо. Она боится фотографироваться, вдруг понял я! Мне стало жаль девочку.
- Нина, - отчаянно позвала женщина, - помоги мне. Она не стоит.
Из кухни, принеся с собой ароматы пирога и жареного картофеля, выпорхнула девушка, взрослая копия малышки и защебетала: - Ну что ты, Галочка! Давай встанем красиво и улыбнемся маме, - она пригладила сестренке короткие, почти «под мальчика», волосы, одернула платье, поправила куклу. – Вот так!
Девочка без улыбки застыла на табурете. Ее мама поспешно защелкала фотоаппаратом. Щелчок. Другой. Третий. Напряжение в глазах малышки переросло в ужас, и она разразилась громким плачем, некрасиво открыв рот, полный крепеньких зубков.
Фотографирование было забыто: четыре руки обнимали Галочку, два голоса что-то ворковали, успокаивая ее.
Тут в комнату вошел солидный мужчина, водрузил на стол пузатый, ему под стать, самовар; где-то забрякал рукомойник, и через пару секунд мальчишка-подросток втащил поднос с целой горой пирожков. Женщины принялись весело и споро сервировать стол, а Галя стояла на табурете, прижавшись спиной к теплой печке, и смотрела на них свысока, этакая маленькая зареванная принцесса в валенках.
Я улыбнулся. Она вдруг посмотрела прямо на меня и тоже улыбнулась. От изумления я забыл, что надо дышать. И что теперь делать.
Сквозь замерзшее окно пробивался солнечный свет и дробился на сотни колючих лучиков.
Семья весело пила чай с пирожками и поздравляла Галочку с четырехлетием. А она время от времени, наклоняла головку и высматривала мое лицо, скрытое большими листьями фикуса.
- Что ты там все выглядываешь? – лукаво спрашивала Нина и оборачивалась на мой угол.
Но девочка лишь щурила серые глазки, смеялась и командовала: - Еще пирожка!
Странно очарованный, я не мог заставить себя уйти. На пороге комнаты серый в полоску кот вылизывал лапу и неотрывно смотрел на меня исподлобья неодобрительным взглядом. Наконец, он встал и решительно направился в мою сторону. Я понял: пора! Хорошо бы попасть домой!..
Последнее, что я увидел, сжимая в ладони Медальон и погружаясь в аромат фиалок, были отчаянные глаза Галочки, стремительно наполнявшиеся слезами. I have died everyday waiting for you...
Я попал домой, в то же самое кресло. Сморгнул радужные пятна и рассмотрел перед собой два лица: залитое слезами, нянино, и встревожено-любопытное – Владимира.
- Рассказывай, - нетерпеливо потребовал он.
Но мне и самому хотелось скорее все рассказать и обдумать. Я старался, чтобы мой рассказ был подробным, даже упомянул, что покраснел. Владимир не засмеялся, но в глазах подпрыгнули довольные бесенята. Няня смотрела на меня страдальчески и только крестилась.
- Понимаете, - размышлял я вслух, - я никогда не знаю, куда попаду в следующий раз. Мне кажется, что так быть не должно.
- Не должно…
- Слава Богу, что ты все-таки вернулся домой, - нянюшкин голос ослабел от ужаса: она представила, как милый ребенок промахнулся мимо дома.
- Да! А как тебе это удалось? – подхватил Владимир. – Ты ведь не попал еще куда-то.
- Не попал, - я задумался, вспоминая. – Кажется, я подумал «домой».
- Кажется или подумал?
- Подумал.
- Значит, надо четко себе сказать, где хочешь очутиться, и тогда – вперед! – голос Владимира был полон энтузиазма.
- Сейчас попробую, - встрепенулся я.
Но няня решительно воспротивилась: - Сначала обедать, Петруша, а потом уж по мирам скакать, прости Господи! Вон и Владимир Николаевич проголодались.
- Эх, Лаврентьевна, я бы лучше по мирам поскакал! Да Петр, жадина, не дает мне своей любимой игрушки. – Он наткнулся на мой сердитый взгляд, хохотнул и потер руки. - Миры - мирами, а обед по расписанию! Подавай, Лаврентьевна.
Мы оказались правы: следовало точнее формулировать мысль.
- Пустыня! – и мои ноги провалились в раскаленный песок, не спасали даже сапоги. Солнце прорывалось к глазам сквозь розовые ладони. Лишь Медальон напоминал о себе прохладным прикосновением к груди. Хотелось пить.
- Вода! – и она хлынула мне в легкие, выдавливая последний воздух. Она была везде: внизу, слева, справа. А над головой уходило вверх, неумолимо темнея, просвечивающее сквозь воду рябое небо.
Усилием воли я выудил из испуганного сознания нужное слово: - Берег! – и он ударил меня так, что из израненных легких хлынула вода. Я вцепился в желанный песок всеми десятью пальцами. Земля!
Теперь я был осторожен: не «лес», а «лесная поляна». Она встретила меня тьмой, ароматом цветущих трав, шорохами, шелестом и незнакомыми крупными звездами. Вот незадача.
Исправляем ситуацию: - Здесь же, днем! – неяркий свет залил окрестности. Серые тучи низко клонились над поляной и умывали ее дождем. Перед моими глазами качалась травинка, на которой мокла муха, прижав сырые крылья. Кажется, она прикрыла глаза, наслаждаясь безопасностью, ведь сейчас на нее никто не охотился. Или мухи не умеют прикрывать глаза?.. Боже, что за чепуха лезет в голову! Прямо как дождь, что уже крадется по спине между лопаток.
- Здесь же, летом, в хорошую погоду! – приятный воздух согрел кожу. Он рубашки пошел пар. Теплый ветерок гнал по высокой траве волны. Щебетали птицы, а одна настойчиво спрашивала невдалеке «Витю видел? Витю видел?» Наверное, Витю никто не видел, потому что бедная птаха была вынуждена спрашивать об этом снова и снова. Я засмеялся. Пора возвращаться домой.
Я закрыл глаза, отчетливо представил нужное место и сказал: - Туда!- Только легкая радужная вспышка показала, что идет перемещение.
Я очутился на скамейке в боковой аллее сада. За стеной кустов слышался маменькин голос. Вот она свернула в аллею и увидела меня. Ее лицо просияло: - Петя! А мне сказали, что ты уже уехал. Ты чего такой взъерошенный?
Точно! Я же уехал! Вот попал!..
Я неопределенно пожал плечами. К счастью, маменьку занимали сейчас другие дела. Ее рука ласково прошлась по моим волосам. Я поймал ее и поцеловал знакомые пальцы.
– Приходи на террасу есть клубнику со сливками, - маменька поцеловала меня в лохматую макушку. - Ты пахнешь дождем! – удивленно констатировала она и пошла к дому.
Я остался сидеть, анализировать результаты. Похоже, Медальон научился понимать меня. А когда же я научусь понимать его?..
*** Синие сумерки обнимали охотничий домик. Мы с Владимиром сидели у приятно потрескивающего камина и делали вид, что слушаем Татьяну. По крайней мере, я делал вид. Она не усидела в барском доме, выпросила - уверен! – поручение ко мне от матушки и теперь, счастливо сияя глазами, вышивала и трещала без умолку, делясь домашними новостями.
Это было удобно - можно было молчать и думать над открытием, которое сделал Владимир: во время упражнений с Медальоном, я исчезаю совсем. А раньше так не было! Насколько мне помнится, раньше я засыпал и не просыпался, пока не вернусь. Почему все изменилось? Это лучше или хуже? Опять вопросы, на которые нет ответа.
- Ой! – вдруг вскрикнула Татьяна и сунула в рот уколотый палец.
На светлом полотне расплылась крохотная красная точка. Я смотрел, как Татьяна тыкала иглой в рисунок на ткани, стараясь попасть в нужное место, и какая-то неясная догадка рождалась в голове. Но не успела оформиться в мысль, пропала…
- Пойдем, Таня, пойдем, - няня свернула свое вязание и поднялась. – Совсем ты утомила господ болтовней.
Танька с сожалением взглянула на меня, поклонилась и, пожелав несчастным голосом «спокойной ночи», вышла за няней.
Владимир растянул длинные ноги в сторону камина и насмешливо прищурился: - Не усидела дома девка, прилетела за тобой. И ты хорош, сделал ей подарок: посадил с собой у камина. Зачем?
- Прекрати, - поморщился я. – И помолчи: какая-то мысль ускользает и ускользает. Не могу поймать. Что-то важное видел сейчас, но не успел понять.
- Это потому, что мы с тобой сегодня очень устали. Столько новых впечатлений! Пойдем спать. Как в сказках говорится, утро вечера мудренее, - кузен вкусно потянулся и зевнул. – А завтра на свежую голову все вспомнится.
- Ты иди, а я еще посижу.
Владимир ушел, я немного посидел у камина, уже бездумно глядя в огонь, но спать не хотелось, и я вышел на улицу. Сторож Потапыч встал было, но увидев, что не нужен мне, снова сел на скамью и закурил вонючую самокрутку.
Тихо и покойно было вокруг. Привычные ночные звуки нарушали тишину: журчал водопадиком в гроте пойманный в искуственное русло ручей, ветер шумел в соснах, вот упала шишка на твердо утоптанную дорожку, вот упала еще одна, в озере плеснуло.…
Вдыхая чистый пахнущий смолой воздух, я пошел к озеру, подальше от сторожа с его цигаркой.
У кромки берега, где сосновая дорожка встретилась с серебристой лунной, я присел на большой камень, обнял руками коленки и начал обдумывать план на завтрашний день.
Тучки набежали на лунный диск, и на несколько минут серебро на воде погасло. Но вот ночное солнце вновь осветило сонное озеро, неясные белые стволы берез вдалеке, слегка покачивающиеся в волнах травинки, сбежавшие в воду с берега…
В легком ритмичном плеске волн послышалось мне нежное пение. Вот к поющей присоединился еще голос, еще... Я с недоумением оглянулся на голоса и обомлел: в призрачном свете луны на лужайке среди берез танцевали девы! От их простых и каких-то невесомых движений под светлыми платьями обрисовывались стройные фигуры, длинные волосы развевал невидимый ветер, он же донес до меня и слова песни: Побледневшие, нежно-стыдливые, Распустились в болотной глуши Белых лилий цветы молчаливые, И вкруг них шелестят камыши. Белых лилий цветы серебристые Вырастают с глубокого дна, Где не светят лучи золотистые, Где вода холодна и темна… * _______ * Автор: К. Бальмонт
Русалки! Здесь живут русалки? Я поспешно оглянулся на дом, сейчас прибежит Потапыч, и красавицы исчезнут!
Но сторожа не было, а пение становилось все тише, тонкие фигуры таяли в наползавшем с озера тумане. Вот они совсем исчезли.
И это все? А пугают, что русалки заманивают неосторожных мужчин и утаскивают в воду. Эти на меня и внимания не обратили, хотя, я думаю, видели мою фигуру очень хорошо.
Я спрыгнул с камня и подошел к березам, под которыми случилось это диво.
Я присмотрелся, под березой стояла русалка, почти сливаясь с ее белоснежной корой, и плела длинными пальцами зеленую косу.
- Хорошенький какой! – засмеялись под соседней березой.
- Не шумите, сестры, а то молодец испугается и убежит, - добавил еще один нежный голосок откуда-то сверху. Я поднял голову, русалка грустно-мечтательно смотрела куда-то сквозь листву и, кажется, свершенно не интересновалась моей персоной.
Это было слишком! Я прокашлялся и спросил суровым голосом: - Почему это я должен испугаться?
- А как же? Ваши сказки велят бояться русалок.
- Я уже давно вырос из сказок.
- И не испугаешься, если мы к тебе подойдем?
- Конечно, нет, - твердо сказал я, отступать было поздно.
Ко мне несмело приблизились тонкие, изменчивые в лунном свете фигурки.
- А сам не будешь нас пугать?
- Чем?
- Хватать нас руками, обнимать, целовать…
- Не буду.
- Не будешь? – разочарованно переспросила одна, а сестры серебристо рассмеялись над ее словами. - Тогда мы станцуем и споем для тебя.
"Люби!"- поют шуршащие берёзы, Когда на них серёжки расцвели. "Люби!"- поёт сирень в цветной пыли. "Люби!" "Люби!"- поют, пылая, розы.
Кто не любил, не выполнил закон, Которым в мире движутся созвездья, Которым так прекрасен небосклон… * ________ * Автор: К. Бальмонт
Прекрасные голоса сплетали узор песни, я почти видел цветущие березы, сирень, ощущал чарующий аромат розы….
Небывалое доселе восхищение лунной ночью, нежностью водяных дев поселилось во мне. Они пели и плавно танцевали вокруг меня, то отступая и грациозно клонясь в танце, то приближаясь и легко касаясь моей руки или щеки прохладной ладонью, то невзначай соблазнительно мелькая босой ножкой …
И вдруг босая ножка наступила на фиалки, невесть откуда взявшиеся на берегу и освещенные упавшим лунным лучом.
- Ах, - бросился я к цветам, но, оказалось, зря беспокоился: нежные стебельки даже не пригнулись под легкой поступью танцовщицы.
- Любишь фиалки? Они милые, но скромные. Взгляни лучше на роскошные лилии, вдохни их аромат – вот где чудо!
- Вдохни, вдохни, - девы увлекли меня к воде, где почти у берега нежно розовела изящная нимфея.
Я послушно ступил в воду, наклонился и вдохнул дивный аромат. Русалки нежно засмеялись, запели, легко прикасаясь и приобнимая меня. Они становились все смелее, но это не пугало, а дразнило мое воображение, зажигало во мне какой-то неистовый пламень. Так вот они какие, ночные чаровницы, совсем не опасные, а юные и прекрасные!
Ласковые зеленые струи волос обнимали меня со всех сторон. Я тонул в волосах и руках водяных дев.
- Ваши волосы прекрасны, - лепетал я блаженно, - их берут даже для волшебных палочек…
- Наши волосы прекрасны, - подхватили они нежными голосами в унисон, - они дарят радость мужчинам, которых мы выбираем…
- …доверчивым глупцам, - ласково допела одна, смех двух других прозвенел милым колокольчиком сквозь обнимающее меня блаженство, но краем ускользающего сознания я уловил смысл фразы и смог насторожиться.
Колдовская эйфория продолжала накатываться сладкими волнами, но с каждым разом отступала все дальше, медленно отпуская меня. С глупой блаженной улыбкой на губах продолжал я ласкать водяных дев: «Они смеются надо мной, милые русалки…. Ах, проказницы…Но как хороши, все трое….трое… три…», - мысли, все более четкие, заставили заколотиться сердце.
- Петя! Ты что тут делаешь? – полузабытый голос диссонансом ударил в уши и выдернул меня из состояния блаженства.
Волосы русалок взметнулись, пытаясь закрыть меня от непрошенной гостьи.
- Крестная? – удивился я в свою очередь. – Это ты что тут делаешь? Ты ведь умерла.
- Я умерла, - согласилась она, - а тебе еще рано!
Она бросилась ко мне, расталкивая русалок, которые шипели, как кошки, и вцеплялись в меня, не желая отпускать. Одна из прелестниц даже полезла рукой мне за пазуху!
Вдруг крестная вскрикнула и отступила, в ее груди торчал кинжал. Кинжал? Взгляд услужливо рассмотрел красиво выкованную рукоять с фигурным навершием. Кто ударил крестную? Русалка? Которая из трех?... Три.… Трион!
Крестная не упала, как я подсознательно ожидал, а выдернула оружие и бросилась к нам со словами: - Беги! Петя, беги!
Она ловко схватила одну из русалок за волосы, взмах – и от роскошной косы остались лишь воспоминания! Сестры пронзительно закричали, одна из них метнула в мою защитницу красную молнию.
- Беги! – успел увидеть я мольбу в затухающих глазах крестной.
Оттолкнув назойливые руки водяных дев, я зажал Медальон, но уйти не успел: красная молния погрузила на меня в темноту. I have died everyday waiting for you...
Ниночка, я прочла шестую главу твоей "Легенды..." Напрасно ты беспокоишься, что Людвиг был бы против того, что ты включила его в эту сказку. Должна тебе честно признаться, что до твоей "Легенды..." я мало что знала об этом историческом персонаже. Пришлось мне поискать о нем информацию и почитать, чем же был знаменит мой далекий соотечественник. Я была приятно удивлена, насколько точно ты описала его образ: внешность и черты характера. Людвиг был действительно загадочной фигурой в истории, его жизнь и смерть окутана тайной. Я сама, к сожалению, никогда не обладала даром сочинительства, для этого у меня, видимо, не хватает воображения, хотя в мечтах могу унестись на край Земли. Нинуля, мне очень понравилась твоя история-сказка! Я обязательно прочту ее полностью, мне нужно только выкроить время для этого. Очень устаю на работе.
Дата: Понедельник, 06.10.2014, 18:12 | Сообщение # 44
Группа: Друзья
Сообщений: 1353
Статус: Offline
Награды:
Afina, Эльвирочка, спасибо за отзыв. Мне действительно важно знать, насколько деликатно я включила Людвига в повествование, не оскорбит ли такая трактовка его образа множество поклонников Его Величества на родине. Хорошо, что мне удалось быть достаточно тактичной)))
Устаешь, дорогая? Приходи в "Легенду... " отдыхать. Повествование в ней ленивое, неспешное, прекрасно подойдет в качестве снотворного))) I have died everyday waiting for you...
Мне действительно важно знать, насколько деликатно я включила Людвига в повествование, не оскорбит ли такая трактовка его образа множество поклонников Его Величества на родине. Хорошо, что мне удалось быть достаточно тактичной)))
Я думаю, что многие поклонники Его Величества наоборот будут рады, что о нем знают и помнят далеко за пределами его страны. Поверь мне, ты описала его более чем деликатно.
ЦитатаArven ()
Устаешь, дорогая? Приходи в "Легенду... " отдыхать. Повествование в ней ленивое, неспешное, прекрасно подойдет в качестве снотворного
Нинуля, с удовольствием! Я уже начала читать с самого начала. Пока что в сон не клонит...
Сообщение отредактировал Afina - Вторник, 07.10.2014, 00:14
Где-то рядом ругалась баба, простонародно, с провизгом: - Нечаянно они попали! Камнями кидаться! Это совсем надо быть без мозгов! Посмотрите, как нарушили человека!
Уши словно ватой заложило, но голос едко пробивался сквозь нее и отдавался в голове, вызывая тошноту. Да когда же она замолчит!
Я ощутил боль на голове, потом почувствовал, как волосы обрезают кружком, вот в середине боли стало прохладно и вдруг защипало, чуть слезы не брызнули. Остро запахло лекарством, потом голову обвязали бинтом, словно шапку надели...
Я открыл глаза и наткнулся взглядом на человека. Его худощавое умное лицо склонилось, он неприятно оттащил мое веко и заключил: - Сотрясение. В больницу бы надо…
- До больницы, конечно, не далеко, - задумчиво прогудел мужской голос, - но по нашей дороге ... Растрясем... А может, пусть пока у нас лежит, там видно будет.
- Ну, пусть пока тут лежит. В больнице все равно мест нет, только если в коридор раскладушку поставить.
- Какая раскладушка! – опять заорала баба. – Пусть у нас лежит. А эти негодяи будут за ним ухаживать!
Человек сдвинулся в сторону, и я увидел большую светлую комнату. На диванчике, против меня, сидели с несчастными лицами два парня лет по шестнадцати. В ногах стоял рослый черноволосый мужик медведистого вида, в потной рубахе необычного кроя. Рядом с ним яростно сверкала глазами на парней маленькая женщина средних лет, в хозяйственном фартуке и съехавшем с одного уха платке. Господь наделил ее круглощеким курносым простецким лицом и маленькими светлыми глазками под бесцветными бровями, но потом спохватился и одарил крепенькой и ладной фигурой.
Доктор, чистенький старичок в белом халате, присел на стул у кровати, взял мою руку и, шевеля губами и поглядывая куда-то за мою голову, начал считать пульс. В ушах звенело, временами звон стихал, но тогда шумел ветер, шуршал мышью, боль изнутри накатывалась волнами, а снаружи горела огнем.
- Как ваше имя, молодой человек? – спросил врач, аккуратно кладя мою руку на одеяло.
Я разлепил губы: - Петр.
- Тезка, значит, - улыбнулся он, делая пометку в зеленой тетрадке. – А фамилия?
Я помолчал: - ... Иванов.
- Хорошая фамилия, - одобрил доктор, - самая русская. Возраст?
-... Не помню, - почему-то солгал я.
- Ничего, при сотрясении это бывает. Вспомните! - Он осторожно приложил к моей голове полотенце со льдом, успокаивающе похлопал по руке и оглянулся на хозяев. - Что же, пока состояние удовлетворительное. Больному нужен покой, полный покой. Завтра загляну, сделаю перевязку.
- Спасибо, Петр Лексеич, – один из парней виновато развел руками,- и откуда он взялся? Ну, прямо под камень!
- Молчи уж! – припечатала его женщина и заторопилась за врачом.
Хозяин хмуро посмотрел на меня, вздохнул и пошел следом. Парни потоптались возле кровати, неловко извинились: - Слышь, Петруха, не сердись. Нечаянно вышло-то. Если что надо, зови, все принесем, всем поможем.
Я остался один. Правая рука осторожно нащупала под свертком со льдом источник боли – приличных размеров шишку. Да и ссадина, наверное, есть, щипало сильно…
Стараясь не шевелить головой, я еще раз обвел глазами доступную мне часть комнаты. Она выдержана в теплом коричнево-бежевом тоне: шкафы светлого дерева, диван под накидкой с сочными узорами, песочно-кремовые занавеси на высоком окне, только на тумбочке ширится очень тонкий ящик с черным стеклом во всю стенку и кнопками по нижнему краю, да тревожная узкая, цвета bordeaux*, полоса ковра на полу. В ближнем шкафу за стеклянной дверцей теснятся книги.
Я сильнее скосил глаза и прочитал «Агрономия. Поиски и решения», «Почвоведение» и непонятное - «Маркетинг. Современные тенденции». Взгляд царапнуло отсутствие «i» , «ъ», «Ѣ».
Больше смотреть было не на что: нет ни картин, ни портретов, лишь бегут и бегут вверх по обоям изогнутые цветочные плети, разделенные широкими полосами коричнево-золотистого орнамента….
Я вздохнул. Терпко пахло свежескошенными травами. Где-то ссорились воробьи и ворчали гуси, в открытое окно смотрела береза, положив на подоконник усталые ветки. Усталые? А почему усталые? Наверное, это я сам устал и мне хочется спать, только не дают голоса в соседней комнате. Там, похоже, полно народа, все бубнят и бубнят, изредка кто-то засмеется, то мужчина, то женщина. А мне хочется спать, спать... спать...
Разбудили меня выстрелы! Трион! В соседней комнате началось что-то невообразимое: надрывно кричал мужик, визжали бабы, билась посуда и стреляли, стреляли часто и беспорядочно. Вот я попал!
Дверь в мою комнату начала медленно открываться... Превозмогая головокружение и тошноту, я сел, потом встал, обеими руками взял стул и приготовился защищаться.
В дверную щель просунулась кошачья лапа, затем морда, затем и вся кошка. Она села у порога, аккуратно обняла себя рыжим пушистым хвостом и стала смотреть на меня. Ее не пугали выстрелы и крики, казалось, ее больше интересовало, как долго я смогу удержать стул на вытянутых руках.
Затем в комнату просунулась взъерошенная голова одного из парней: - Телик не мешает?
Я не знал, что такое «телик», возможно, он имел в виду кошку? Она мне не мешала. Я отрицательно качнул головой, перед глазами все поплыло, стул грохнул об пол, я успел вцепиться в кровать, кошка зашипела и метнулась прочь, прямо под ноги парню, бросившемуся ко мне на помощь. Тот свалился с таким грохотом, будто сам был деревянным стулом, на шум прибежали хозяин и хозяйка, и долго не могли понять, почему я с ужасом смотрю на дверь, а лохматый парень на полу помирает со смеху.
Когда все разъяснилось и успокоилось, вернулась кошка, невозмутимо вспрыгнула на кровать и солнечным мягким комком улеглась рядом, прямо на подушку. Она тихо мурлыкала, а я поглядывал на черный ящик и потрясенно размышлял о чуде по имени «телик»…. Мне надо было о многом подумать, но сон оказался сильнее.
Я проснулся ночью, за окном была та прозрачная лиловость, что в Санкт-Петербурге называется белыми ночами. Значит, я - на севере. На русском севере. Уже кое-что.
Тишина. Табурет у кровати застелен чистым полотенцем, на нем большая кружка молока с толстым ломтем пирога. Я осторожно приподнялся на подушке, боясь расплескать тихую тяжесть в голове, и чуть-чуть поел.
Внимание привлек рисунок кружки: на белом фоне две синие лягушки извивались в диком танце, безобразно вывалив длинные красные языки. Я поднес кружку к глазам и в неярком свете смог разобрать черную корявую надпись «Ни что так не сближает, как совместное занятие идиотизмом»….
Что за глупая идея так расписать посуду? Или это должно вызывать аппетит? Я рассмотрел рисунок и вдруг ощутил странную смесь нервического веселья и отвращения от нелепых лягушачьих поз и дурного сочетания цветов. Неужели это ради смеха так обезобразили кружку? А как же сакральный смысл сосуда, из которого пищу вкушаем?.. Я таращился на несчастную посудину, и, хотя губы помимо воли кривились в улыбку, чувство юмора противилось такому юмору.
Да бог с ней, с кружкой, мне что, больше подумать не о чем? Я улегся удобнее. Мыши в голове пока не шуршали и ничем в ушах не звенели.
Итак, Трион меня не убил, я смог бежать. Но, боже, как скоро он меня нашел, а ведь это был раненый Трион! Он успел восстановиться в Междумирье, снова проникнуть сюда и найти Медальон. «Их обратное проникновение в Миры сильно затруднено», вспомнилось мне. Вот тебе и «затруднено», Роза!
Следующая мысль ошпарила, как кипяток. Я, конечно, ушел от Триона, но он – живой и здоровый – найдет меня намного быстрее, чем раньше! Может, он уже подкрадывается к затянутому сеткой от комаров окну! Я вслушался в ночную тишь, прислушался к Медальону на груди. И ночь, и Щит Миров были спокойны.
Что же мне все-таки делать? Уйти с разбитой головой? Домой мне нельзя, а в другое место…. Кто знает, куда меня занесет, решись я на перемещение. Да и теперь… где я? Кто эти люди? Как вести себя с ними?
Завтра опять придет доктор, сменит повязку, посчитает пульс, будет спрашивать меня о чем-то в надежде, что я это помню...
Стоп! А я не буду помнить! Я не помню! Вот и выход: потеря памяти избавит меня от срочной необходимости что-либо пояснять, а я тем временем осмотрюсь и пойму, что делать.
На второй день приехал доктор и привез с собой полицейского… нет, мили-ци-онера. Пока Петр Алексеевич проделывал свои болезненные процедуры, полиц… милиционер расспрашивал о происшествии парней, угостивших меня камнями. Те бледнели лицами, слушая «составлю протокол», «телесные повреждения», «правдивые показания», «ответственность»...
Наконец …ммм… милиционер, лысоватый мужчина средних лет с подозрительными карими глазами и безвольным подбородком на мясистом лице, сменил доктора у постели. Он достал из папки чистый бланк и начал задавать мне вопросы. Увы, я ничем не мог ему помочь. Я ничего не помнил, кроме того, что меня зовут Петр Иванов. И никакого заявления на граждан Терехина и Дьячкова писать не буду.
Ничего вразумительного от меня не добившись, милиционер записал показания доктора о том, что моя потеря памяти естественна вследствие полученной травмы, что будем надеяться, потому что прогнозы хорошие. Они посовещались и решили оставить меня здесь, где «уход больному обеспечен, а в больнице все равно мест нет». Напоследок милиционер сфотографировал меня и сказал, что поместит фото в базе данных, в интернете, чтобы мои родные могли меня отыскать. Доктор еще раз погрозил мне пальцем – «никакого телевизора»,- подхватил свой чемоданчик, и должностные лица отбыли.
А я остался. Без телевизора и с тревожным обещанием милиционера о моем фото в каком-то интернете… или интернате? В богадельне что ли? Почему он думает, что мои родные будут искать меня в богадельне? Да и не будут они искать…
_______ *bordeaux /couleur bordeaux/(фр.) – бордовый цвет I have died everyday waiting for you...
Я вдруг затосковал.… Тоска вылилась в сон. В сны. Там я шел вдоль реки по пестрому лугу с тоненькой барышней в светло-зеленом платье. Это была она. Её русые волосы были собраны в узел на затылке, но ветер выдернул несколько прядей над виском, и они взлетали и трепетали у изгиба брови. Она была совсем рядом, от нее пахло теплыми медовыми травами, стоило мне поднять руку, как она, словно почувствовав, что я тянусь к ней, начинала оборачиваться – и я просыпался. В отчаянии я призывал из памяти такие нужные мне серые глаза – и вот уже вновь шел по лугу рядом с нею.
А вот другой сон: она задумалась о чем-то приятном, легкая улыбка поселилась в уголке губ.… Пусть она думает обо мне, загадал я.
Я очень хотел вернуться домой.
Но мысль о Трионе, устроившем засаду в охотничьем домике, удерживала меня. Сейчас я был не готов сражаться с тремя искусными воинами. Я мечтал о Сероглазой и подгонял выздоровление, чтобы быть во всеоружии, когда беспощадная троица отыщет меня. В том, что Трион выйдет на мой след, я не сомневался, это был вопрос времени. Но пока Медальон был спокоен.
Еще я мечтал о книгах в шкафу и … о телевизоре.
Хозяева дома, в котором я так неожиданно поселился, Николай и Валентина, проведывали меня, но не докучали.
После одного случая я приобрел добрых приятелей в лице «негодяев» Димыча и Толяна. Усталый от безделья и тревожных дум, я попросил принести мне бумагу и карандаш.
- Легко, - вскричал который-то их них, и оба исчезли, оставив дверь нараспашку. Через секунду во дворе что-то взревело, выстрелило и зарокотало. Я напрягся, но поскольку звук становился все тише, понял, что опасность удаляется от меня.
Довольно долго было слышно только Валентину, она опять ругалась, стучала тарелками и громко рассказывала кошке, как ее достало, что обед уже на столе, а это горе луковое все еще в поле, и этих негодяев опять куда-то черт унес, а потом все будут торопиться, глотать не жуя, а к вечеру у всех желудки заболят…. Но, слава богу, есть время отнести обед бедному мальчику, и не путайся под ногами, а то всю тарелку на тебя и вылью….
Я ел ароматный куриный суп, и улыбался, слушая, как хозяйка жалуется теперь уже горю луковому на негодяев и кошку.
Вдали снова затарахтело, пригрохотало, взвыло и умолкло во дворе. Я понял, что вернулись «негодяи». Значит, они ездят на чем-то таком громком. Интересно, на чем? Явно, не на метле, я мысленно подмигнул Розе Уизли, может это и есть знаменитый магловский самолет?
Парни привезли мне поистине бесценные вещи: небольшой толстый альбом, точилку – устройство с ручкой, - наборы кистей изумительного качества, карандаши разные по твердости и ящичек с красками!
Забыв про обед, я перебирал эти сокровища, штриховал удобными карандашами на клетчатом листе и вполуха слушал парней: - Если блокнот кончится, мы еще с город сгоняем, не переживай.
- А как точить карандаши? – спросил я.
Толян продемонстрировал работу приспособления и гордо добавил: - Ты это.… Не переживай. Мне ее на все лето дали.
- Да, - подхватил Димон, - у Толяна там все схвачено.
- Где? – не понял я.
- У училки, - хохотнул Димон, а Толян, высокий, черноволосый, темноглазый, гордо расправил широкие плечи, которым было тесно под футболкой, и самодовольно ухмыльнулся. Он вдруг напомнил мне Владимира, тот тоже чрезвычайно гордился своим мужским обаянием.
- Спасибо, - поблагодарил я. – Ой, а ластик-то забыл попросить…
- Ластик? – растерялся Толян. - А, стирашку. Да целых две штуки прихватил, - пара ластиков перекочевала ко мне из кармана шорт безумной расцветки, и Казанова с приятелем умчались обедать.
Ребята, благодарные, что я не навалял заяву в ментовку, из кожи вон лезли, чтобы услужить мне. Они носили еду и таблетки, при необходимости помогали передвигаться, занимали беседой, пока громогласная хозяйка с помощью полотенца не выгоняла их вон. Парни любили поговорить, и в моем лице нашли заинтересованного и терпеливого слушателя.
От них я узнал, что не надо бояться криков Валентины, потому что она, хоть всех в кулаке и держит, по характеру - тетка клёвая. Что сами парни – городские, но сейчас живут здесь, на хуторе, нанялись к Николаю зашибить деньгу. Работы много, но они не в обиде, потому что сам Николай вкалывает, как трактор, на парней зря не наезжает и вообще - клёвый мужик. Что скоро из универа приедет хозяйский сын Юрка, клёвый пацан, уж у него руки дойдут до сдохшей нивы…
Иногда я плохо понимал своих приятелей, но простодушный блеск их глаз подсказывал, что они не прикалываются надо мной, а просто радуются жизни: - В субботу мы на дискаче таких клёвых телок окучили! Как там их зовут-то?
- А фиг знает.
- Вот поправишься, поедем тусить в город, там этих телок хоть ж*й жуй.
- Точно! И тебе, Петька, найдем.
Меня изумлял их энтузиазм, и забавляло желание одарить меня телкой. Я совсем не собирался обзаводиться здесь хозяйством.
К концу недели я уже отлежал все бока и устал быть примерным пациентом! Поэтому запрет доктора был нарушен: я проковылял к окну, чтобы увидеть мир, который совсем недавно, не веря глазам, наблюдал по телевизору.
Но, увы, вместо города, хотя бы самой его окраины, увидел иную картину.
Мое окно выходило на солнечные зелено-золотые холмы, застеленные ковром из одуванчиков. Между холмами виднелся краешек пруда, поросший травой и низенькими кустами. По ближнему берегу уходили вдаль молодые березы, у крохотного песчаного пляжа обрывалась невысокая, в две поперечины, изгородь. По склону дальнего холма взбирались сосенки, будто феи-дриады, что купались в пруду, а сейчас бегут врассыпную от стада гусей. Это стадо столпилось на берегу, птицы тяжелыми белыми шарами плюхались в воду и с довольным гоготом расплывались.
Вдали, на краю окоема, к темной неровной полосе леса стекались, обнажая голубизну, молчаливые громады кучевых облаков.
В небе звенел невидимый жаворонок, за холмами что-то, тоже невидимое, гудело и порыкивало, похоже, работал какой-то механизм.
Теплый ветер донес медовый аромат и голос Валентины: - Ах ты, собака! Что же ты делаешь, свинья паршивая? Я ж тебя не капусту трескать привела! Убери, убери рога, гляди, уж молоко на землю течет.
Я рассмеялся, интересно, каких зверей выращивают в этом хозяйстве?
Вдруг чудовищный звук разнесся над холмами. Он повторился еще и еще раз.… Даже приглушенный расстоянием он вызывал ужас. Я слышал этот звук, этот голос, в Шенбруннском зверинце, а рассказы о гневливом нраве его хозяина поселили страх в моей неробкой душе.
С одной стороны, невероятно, чтобы такой монстр свободно разгуливал по холмам! Но, с другой стороны, что я знаю об этом мире?
Валентина! Пожалев, что при мне нет никакого оружия, со всей возможной быстротой, придерживаясь за стену, я бросился из комнаты.
Вот другая комната, небольшая светлая гостиная, но мне некогда ее рассматривать.
Лестница. Ох, какая крутая!
Коридор. Два выхода - на внутренний двор и на парадное крыльцо. Я бросился во двор. Под навесом сарая Валентина доила козу, быстрые руки так и мелькали, стараясь скорее закончить работу. Чудовище снова закричало. Я бросился к женщине.
- Ты зачем встал? – заругалась хозяйка, вскакивая и подталкивая мне ногой свой маленький стульчик.
Я не хотел садиться, хватал ее за руки и твердил: - Скорее, скорее уходите!
- Что случилось?
- Слон!
- Какой слон?
- Судя по голосу, гигантский. У него, кажется, муст*! Бегите в дом! – я вытащил из горы не колотых дров приличных размеров чурку. – Я его попытаюсь отвлечь.
- Да с чего ты взял, что здесь слон?
- Слышите? Трубит! Да слушайте же!
Бестолковая баба прислушалась, отвратительный визг снова родился вдалеке, волной покатился к нам, но она даже не поморщилась.
- Да как же вы не слышите-то, вот же трубит! – раздраженно завопил я.
А хозяйка странной фермы, где собака оказывается свиньей паршивой, которая рогами упирается, чтобы не доиться, и где по холмам бродят дикие слоны, принялась хохотать.
-Прости, прости, - приговаривала она, прислонившись к поленнице, в перерывах между приступами смеха.
Я понял, что опасности нет, иначе она бы так не веселилась. И тут случилось непредвиденное: мое происхождение вдруг проснулось, плюнуло на воспитание и укусило мою гордыню. Я развернулся и отправился в дом. Правда, подняться на крыльцо побоялся, закружилась голова. Я сел на ступеньку и стал смотреть в сторону, чтобы не видеть, как хозяйка закончила дойку, дала козе капустную кочерыжку и подошла ко мне. Я взглянул на нее, но не встал помочь ей с подойником.
Валентина наткнулась на мой холодный взгляд, перестала улыбаться, присела рядом: - Это не слон.
- А кто? – безразлично поинтересовался я, далекие вопли продолжали терзать воздух.
- Это соседи лесопилку отремонтировали. Доски пилят.
Она помолчала, ожидая ответа, но не дождалась.
- Ты пришел меня спасти? – удивленно спросила она.
Я промолчал.
- С поленом против слона? О чем ты думал?
- О том, что вы в опасности, - сухо ответил я.
- Ты бы не победил.
- А что делать?
Она долго молчала и вдруг сказала: -Спасибо тебе, сынок. На, попей молочка.
И протянула мне подойник. Я пил прямо из ведра, теперь меня разобрал смех, и мы хохотали на весь мир.
_____________ * Муст - состояние агрессии у взрослого самца слона. Причина - мощный выброс гормонов. Многие зоологи считают, что слон в состоянии муста - самое опасное животное на Земле. I have died everyday waiting for you...
Доктор был доволен моим состоянием: - Замечательно, молодой человек, замечательно, - бормотал он, накладывая новую порцию мази.
Тут он увидел мой блокнот и карандаши.
- О, вы рисуете? Можно взглянуть?
Я залился краской, но разрешил. Петр Алексеевич вытер руки, раскрыл блокнот на первой странице… на второй… на третьей…
- Какая романтическая девушка, - он с удовольствием рассматривал изображение Хранительницы Анариэли, - сейчас таких нет. – Он вздохнул и вернул мне блокнот. – Сейчас они сплошь ходят с голым животом, пьют пиво, курят и называются «телки».
- Как называются?
- Телки.
- Все? – ошалел я.
- Практически да.
Доктор закончил работу и почти ушел, как вдруг у самой двери повернулся ко мне.
– У вас талант, молодой человек! – он поднял указательный палец и стал похож на моего университетского профессора.
Потом вдруг насторожился и почти подбежал ко мне: - Где вы взяли образ этой девушки?
- Мне она приснилась.
- Вы знали ее раньше? – взгляд доктора прожигал меня насквозь.
- … Знал.
- Вы нарисовали девушку, которую знали раньше! Память возвращается! – вскричал он. – Рисуйте, рисуйте и дальше!
Обрадованный доктор помчался вниз, я слышал, что он докладывает о состоянии моего здоровья Валентине, как все время приговаривает: «Девушку нарисовал. Как интересно! М-да, интересно».
Я раскрыл альбом. Сероглазая поворачивалась ко мне, ветер трепал прядь у виска, широкую оборку рукава и поясок…
Телки.
Если Сероглазая живет в этом времени, то она тоже телка? Нет, она не может быть телкой. Значит, ее нет в этом времени, и мне здесь искать нечего!
И даже…
И даже, если она тут живет, то она все равно – не телка.
Я закрыл блокнот и решительно добрался до книжного шкафа. С удовольствием прикоснулся к корешкам долгожданных книг. Они были яркими и гладкими, не такими, как книги в нашей библиотеке.
Книги стояли плотно, в два ряда, и занимали все полки шкафа. Но ни одна из первого ряда меня не заинтересовала. Все они были прикладного сельскохозяйственного характера. Рисунки и схемы мне ни о чем не говорили, а строки, которые выхватывал глаз, не хотелось читать дальше, поэтому, полистав, я ставил их обратно.
Вдруг глаз зацепился за знакомое слово. Это было неожиданное слово, и я не поверил себе, поспешно выложил на стул несколько книг первого ряда, и замер в восхищении: семь книг гордо демонстрировали свои имена. Все имена начинались одинаково – «Гарри Поттер и…». Разве бывают на свете такие удачи?!
Я поспешно отыскал первый том, замаскировал брешь в шкафу и нырнул под одеяло. «Гарри Поттер и философский камень», мелькнуло перед глазами, и весь мир пропал, остался только я, едущий в Хогвартс вместе с волшебниками…
- Ты читаешь? – я вздрогнул и вернулся к действительности. Руки, путаясь и мешая друг другу, попытались спрятать книгу.
Валентина застелила табурет чистым полотенцем, поставила на него горку блинов и молоко, присела рядом.
- Что ты читаешь? – она не сердилась за нарушение докторского режима, и я показал ей книгу. – О! «Гарри Поттер». Я тоже люблю эту сказку. Как-то мы с Юрой чуть не подрались из-за новой книги, кому читать первым, - она засмеялась. – А потом решили, что он читает весь день, а я всю ночь.
Мне очень хотелось сказать ей, что это не сказка, хотелось похвастаться знакомством с Альбусом и Розой, но я не решился, а сказал, почему-то шепотом: - И мне нравится. Очень.
Валентина вытерла руки о фартук, заправила за ухо русую прядку – напомнила этим жестом Natalie, - полистала книгу, выхватывая глазами кусочки текста, и вернула мне со словами: - Читай, только помни, что доктор велел во всем соблюдать меру.
Я обрадовано принялся заверять ее, что все будет в порядке, но она вдруг подмигнула мне и заговорщицки прошептала: - А когда все прочитаешь, я тебе дам кино о Гарри Поттере посмотреть.
- А что такое кино? – тоже прошептал я.
Она открыла рот, закрыла, потом удивленно подняла брови и ответила: -Узнаешь.
Я проснулся от того, что у меня жутко болела голова. Мне снился мистер Филч, который кидался в меня камнями и требовал вернуть Карту Мародеров.… Я прижал книгу к груди и стал терпеть головную боль.
Петр Алексеевич чуть не поймал меня с «Гарри Поттером». Я едва успел накрыть книгу одеялом. Если доктор попросит меня сесть, то непременно увидит мою тайну. Я пытался незаметно упихать ее подальше в ноги. Но доктор заметил мои манипуляции и спросил: - Что, боли в животе?
И откинул одеяло.
Уф, не с книги, а на книгу. Нет, я не боялся докторского гнева, но мне казалось, что Петру Алексеевичу будет неприятно узнать о нарушении его предписаний. Дело даже не в факте нарушения, а в обмане.
- Нет, живот в порядке, - легким голосом ответил я.
- Батенька, да у вас лихорадка, - доктор считал пульс.
- Ммм…. Нет, просто я сегодня плохо спал.
– Я пропишу вам настойку валерианы для хорошего сна. Жаль, жаль…
- Чего жаль, Петр Алексеевич?
- Жаль, что у вас плохой сон. А я собирался разрешить вам чтение и телевизор. Видимо, придется отложить до среды.
Я покорно кивнул. До среды и я мог отложить. Телевизор.
Доктор ушел, предупредив, что завтра перевязку мне сделает медсестра. I have died everyday waiting for you...
В дверь стукнули и сразу бесцеремонно вошли. Я приготовился отчитать наглеца, но так и застыл в изумлении.
На пороге стояла высокая… ммм… судя по всему, телка. По плечам рассыпались ярко-рыжие волосы. Светлая полосатая рубашка завязана узлом под высокой грудью, короткие в зеленых разводах шорты туго обхватывали бедра. А из центра голого живота нахально смотрел пупок с колечком!
Впрочем, пока я таращился на гостью, она вытянула из сумки белый халат, спрятала всю эту красоту и превратилась в медсестру.
Довольная произведенным эффектом, она бодро скомандовала: - Так! Где у нас болит? Ну-ка, снимайте трусы!
Я схватился за одеяло, решив умереть, но не подчиниться наглой телке.
- Да ладно тебе, - девица подмигнула зеленым глазом, собрала волосы в хвост и достала из сумки медикаменты. – Я пошутила. Не буду сегодня нападать на твою добродетель.
В комнату вошла Валентина.
- На, Санька, пивни молочка, - она подала девице кружку и пояснила мне, - Саша с Юрой в одном классе училась. Она из медучилища на практику домой приехала, а Юрка в Вологде практикуется.
Санька пивнула из знакомой белой кружки с сумасшедшими лягушками, хохотнула над рисунком – «прикольно!» - и занялась моей раной.
Я слушал их разговор о Санькиной учебе и о здоровье матери, о том, что Юрка редко ездит домой, ему проще звонить, а того не понимает, что родители скучают, о том, что рубль опять упал, и на Черное море накопить не удалось….
Я слушал их разговор, а слышал, как Санькины тонкие и твердые пальцы то легко и быстро, то сильно и резко прикасаются к моей голове, и видел, как прямо перед моими глазами обрисовывается и колышется под халатом полная грудь, и чувствовал, как пробивается сквозь медицинские запахи аромат ее тела.
Я слушал их разговор, и все придумывал, что бы мне сказать такое… значимое. Мы все рисуемся перед дамой, будь она хоть княжна, хоть колдунья.
- Вот и все, больной, а ты боялся, даже платье не помялось! - я растерялся, какое платье…
- Санька… - укоризненно протянула Валентина. – Ну и язык у тебя!
- А что язык, - парировала та. – Язык в этом деле не главное.
Валентина покачала головой, и обе засмеялись. Я понял, что ничего не понял, и решил промолчать.
- Снимай футболку, больной, слушаться будем!
Я послушно сел в кровати и стянул футболку. Медсестра оценивающе прищелкнула языком и выдала: - Боже, а сложён-то как! Прям этот… Аполлон… нет… этот… каша такая есть… во… Геркулес!
- Санька… - опять протянула Валентина, а сама, как мне показалось, с удовольствием наблюдала, как я выдерживаю телячьи восторги. Мне было очень неловко именно ее, Валентины, поэтому я картинно возвел очи горе и вздохнул.
- Да что вы, теть Валь, все «Санька» да «Санька»! Вы только понюхайте, как он пахнет! Лучше, чем каша «геркулес», - обвиняюще заявила она и дерзко заглянула мне в глаза. – А вы - «Санька». Где уж тут устоять бедной девушке.
Вот негодница, подумалось мне, но меня уже стала увлекать эта игра, этот, конечно, топорный, но явно флирт.
- Все, больной, можешь ложиться, - скомандовала она и замахала руками, - нет-нет, не освобождай местечко и не надейся, мне сегодня некогда.
Я забыл выдохнуть, Валентина ахнула и расхохоталась, а медсестра вдруг совсем другим, обычным, голосом сказала: - Рана заживает хорошо. Состояние у тебя нормальное. Петр Алексеевич разрешает понемногу ходить и телик смотреть.
- А читать? – спросил я.
- Ты еще и читаешь? – вскричала Санька телячьим голосом. – Боже! Теть Валь, где вы такого взяли?
- Иди уже. – Валентина добродушно подталкивала медсестричку к двери.
Та на ходу затолкнула в сумку халат, блеснула своими мягкостями и обнаженностями, подмигнула и пообещала: - Увидимся.
Уф, выдохнул я, слушая, как звонкий Санькин голос трещит о чем-то внизу. Наконец, дверь хлопнула. Ко мне снова заглянула Валентина и с доброй усмешкой спросила: - Ты как, в порядке? Видела я, как она тебя засмущала. Не обращай внимания. Она девчонка нормальная. Характер только – порох. Ну, рыжие, наверное, все такие, горячие.
Так вот они какие, телки. А может, и не так страшно найти среди них Сероглазую…
Я вышел к общему завтраку, еще затемно. Мое появление было принято радостно: - О, вот еще один работник проснулся!
- Ну, держись, коса!
Молчун Николай улыбался, только Валентина по обыкновению заворчала: - Ну что вылез-то в такую рань, как медведь из берлоги? Спи, до весны еще далеко!
Все смеялись и споро работали ложками: до пожни не близко, а солнце ждать не станет.
Я предложил помощь, но на сенокос меня не взяли, решили, что должен окрепнуть. Валентина весело подмигнула мне и пообещала, что работа по дому меня быстро укрепит.
После еды косцы с шумом и шутками уехали, Валентина ушла обряжать скотину, а я остался мыть посуду - вот уж никогда не думал, что окажусь в роли судомойки - и имел возможность осмотреться: кухня была просторной, солнечной, с уютной русской печью, множеством шкафчиков на стенах, большим семейным столом у окна.
В простенке между окон висело небольшое круглое зеркало, а под ним картинка с изображением веселого ромашкового луга. Под картинкой были какие-то ровные столбики с цифрами. Я подошел ближе. Январь, февраль, март…. Судя по всему, это был календарь.
Но год….
Я был готов ко всему.
Почти.
Я даже был уверен, но…
Ну почему опять такое дальнее будущее? Терпеть не могу быть беспомощным!
На календаре было начало двадцать первого века…
Но я не дал себе погрузиться в отчаяние: что же…. по крайней мере, я теперь знал и время, в котором находился.… Хотя… что мне это давало? I have died everyday waiting for you...
Как я гордился собой – идея с потерей памяти была просто спасительной! И я научился пользоваться ею. Меня окружало множество непонятного: незнакомые предметы, непонятно как работающие механизмы, неизвестно о чем разговоры…. Но в нужный момент мне достаточно было просто схватиться за голову, на лицах парней появлялось виноватое выражение, и меня все оставляли в покое. Зато вокруг было столько интересного! Я быстро научился скрывать потрясение от знакомства с будущим. Но не надеялся на память и зарисовывал все подряд: вилку в розетке, шариковую ручку, музыкальный центр, мотоцикл, телефон, трактор, холодильник, фломастер, нежнейшую зубную щетку и тюбик с зубной пастой, телевизор….
Ох, этот телевизор! Он буквально взял меня в плен. Его можно смотреть часами, а когда Толян научил меня переключать каналы, я вообще забыл обо всем на свете, не пришел к ужину и получил первую порцию ругани от Валентины.
Теперь, наскоро выполнив заданную хозяйкой работу, выкроив минуту перед следующим поручением, я мчался в свою комнату и садился перед телевизором. Это было какое-то наваждение, какая-то болезнь.
Сначала я смотрел все подряд, но постепенно у меня появились любимые передачи: очень нравились всякие шоу, когда два человека пытались друг другу что-либо доказать. Я наблюдал за их спорами, и понимал, что меня в университете учат очень хорошо – я умел дискутировать лучше, чем они, люди двадцать первого века. А когда оппоненты вместо аргументов переходили на крик, это вообще ни в какие ворота не лезло!
- Петька, ты опять включил чертов ящик! – грозно кричала с кухни Валентина и немедленно давала мне работу.
- Сколько можно слушать эти дебаты? – гремела она ведрами. – Бу-бу-бу! Бу-бу-бу! Все одно и то же. Лучше сходи за водой!
Я ходил за водой и снова ускользал к телевизору.
Валентина пыталась отвадить меня от магического предмета, показав кино о Гарри Поттере. Потрясенный, я спрятался от всех в своей комнате и, как душевнобольной, одной рукой прижимал к груди книгу и коробочку с диском, а другой крепко держал пульт от телевизора. Это были ключи от удивительного! Я боялся их отпустить, боялся, что они исчезнут из моего мира, как уже исчезло много чудесного и нужного.
В комнату заглядывали Толян с Димоном, звали ужинать. Приходил Николай, посмотрел мне в глаза, ничего не сказал, только вздохнул и потрепал по голове, остатки шишки отозвались недовольной болью. Пришла Валентина, присела рядом. С ней я заговорил: - Можно, я тут посижу. Просто посижу. Один.
Она ушла вниз, краем сознания я слышал, как она гремела посудой, ругалась на кого-то…. Мне было совестно, что я доставляю этим людям столько беспокойства, но ведь я не просил носиться со мной, как курица с яйцом. Я только просил оставить меня в покое.
Теперь моя дневная дорога стала длиннее: книги, фильмы, телевизор, рисование. Одно погружало меня в отчаяние: я не успевал делать зарисовки с телевизора, картинка менялась слишком быстро.
Валентина сердилась и загружала меня работой. Я ее исполнял, но думал только о книгах, фильмах, телевизоре.…
И еще о том, что мне пора возвращаться домой.
И еще о том, что мне совсем не хочется терять этот мир со всеми его чудесами. Если бы мне повезло, и Сероглазая жила в этом времени! И у нее всегда будет повод посмеяться над тем, как ты попадаешь впросак, съехидничал внутренний голос.
Из гостей, от старшего сына, вернулся отец Валентины, такой же, как она крепко сбитый, не потерявший с годами задора старик.
Константиныч, так величали его работники и вежливо говорили ему «вы», пользовался в доме уважением. Даже горячая Валентина убавляла громкость, стоило деду со значением поднять кустистые брови и посмотреть в ее сторону.
В его лице я нашел единомышленника. Мы любили вместе посмотреть передачу, а потом, сидя, вечерком на скамейке у дома, обсуждать ее подробности. У Константиныча был острый ум и острый язык. Конечно, рассуждал больше он, мне нравилось его слушать. А ему нравилось смотреть, как я рисую, при этом он восхищенно крутил седой лысоватой головой и прищелкивал языком.
Любимой моей передачей были новости. Они были необходимы, как воздух – в них рассказывалось об этом незнакомом и тревожащем будущем, в котором я оказался.
Константиныч и тут оказался мне полезен, он комментировал события и разъяснял непонятное. Все же, как удачно я «потерял память»!
- Объясните, Сергей Константинович, почему в таком процветающем мире продолжают жить зло и распущенность?
- Деньги, - коротко ответил он. – Все только и думают, как бы побольше хапнуть.
- Разве это плохо – иметь много денег? – удивился я.
- Плохо. Раз всем только деньги подавай. Кроме этого людей ничто не интересует. Гонятся за баблом, стыд и совесть затоптали, по людям идут, даже по своим семьям…. Богатство глаза застит. Вот и получается, что денег много – сердца мало.
Я вспомнил вчерашний фильм: - И распущенность из-за денег?
- Конечно! Артистам прилично платят за то, что они нагишом скачут, перед всем миром распутство рекламируют. Это у наших телевизионщиков называется «показать правду жизни». Врут сами себе! Понимают ведь, что сами эту «правду» и творят: культивируют и убийство, и предательство, и пьянство, и тупость….
- Зачем?!
- Народ в быдло превращают.
- А цензура куда смотрит?
- Нет у нас цензуры, свобода! Что хочу, то и ворочу, - дед совсем разошелся в гневе. – Хочу – матерюсь, хочу – яйцами по экрану стучу! А народ схавает, он у нас – быдло!
- А государство? – пискнул я.
- А государству это на руку – стадом управлять легче! Пришел рабочий скот со смены, нажрался, детей-спиногрызов разогнал, чтобы не мешали под пиво балдеть да над пошлостями из телика ржать, с бабой совокупился - и счастлив – жизнь удалась! Строители капитализма, блин! – Константиныч вдруг схватился за сердце и криво осел на крыльцо.
Когда уехала «скорая помощь», я прокрался к деду в комнату, присел рядом и виновато сказал: - Простите, Сергей Константинович. Зря я этот глупый разговор затеял.
- Это не ты зря, а я. Зря разгорячился – плетью обуха не перешибешь. Просто за державу обидно.
- Может, и перешибешь, - я старался подбодрить деда. – Надоест людям так жить, и потянутся они к свету.
- Эх, Петро, чистая ты душа, - в светлых глазах под лохматыми седыми бровями появилась улыбка. – Трудно это – тянуться к свету: себя в узде держать надо, а кому захочется?
- Вашим же хочется, - я показал глазами на дверь, из-за которой доносились спокойные голоса Николая и Валентины.
- Мои правильно воспитаны, - пояснил дед. – Их уже с пути не собьешь. И тебя, видно, правильно воспитали. Не вспомнил родителей-то?
- Нет, - сделал я простодушное лицо и поспешил завершить беседу: она принимала опасное направление.
Сон не шел, откровения деда перекатывались в голове булыжниками. Стадо…. Телки….
Вдруг очень ясно вспомнилась мне девичья, где, на освобожденном от рукоделия столе, Танька под руководством Nathalie выводила пером «люди… юсъ… буки… люди… юсъ…», читала написанное, склонив голову набок, и розовела от удовольствия.
Да, il y a quelque chose de pourri dans l'empire du Danemark.* Вопросы, вопросы…. Надо еще расспросить Константиныча.
А разъяснения требовало очень многое! Например, по телевизору ничего не говорили о Государе, а называли главой государства какого-то президента.
Однажды вечером я спросил деда: - Скажите, Сергей Константинович, а что произошло с монархией? Ведь еще двести лет назад Россией правил император.
Дед изумленно взглянул на меня: - Ну спросил! Ты в школу-то ходил?
Я пожал плечами и посмотрел на него честными-пречестными глазами: - А все ходят?
- Все.
- Тогда ходил. Только… не помню.
Константиныч сочувственно прищелкнул языком: - Что тебе сказать, парень, за двести лет воды много утекло. Один двадцатый век чего стоит: и революция, и гражданская, и отечественная, а потом – бац! – и союза нет, перестройка, блин!
- Так что же с монархией? – осторожно направил я деда в нужное русло.
- А что с монархией? Грянула революция – и нет твоей монархии!
Дедок посасывал сигаретку, дул на комаров, щурился от дыма.
А я старался пережить услышанное.
Какая революция? А моя семья?
- А когда была революция?
- В семнадцатом году.
Сердце оборвалось.
- В тысяча восемьсот семнадцатом? – робко спросил я.
- В тысяча девятьсот семнадцатом, - хохотнул дед.
Я обрадовался и незаметно перевел дыхание. И тут же одернул себя, чему радоваться, ведь их уже….
А как же наши потомки: мои, Левкины, Наташины, Владимира, Nadine должна вот-вот родить?
- Петро! – дед толкнул меня локтем. – Ты чего с таким похоронным видом сидишь. Али императоров жалеешь? Родня что ли?
- Родня – не родня, а как-то не по себе.
- Чудной ты, - усмехнулся дед. – Знаешь, много сейчас всякого говорят. И про то, что с этим социализмом не туда страну завели, и про то, что Сталин бы завел, куда надо. А я думаю, что идея была хорошая – чтобы не было богатых, а кто был никем, тот станет всем.
- Как это, «чтобы не было богатых»?
- А так. Перевешать всех буржуев, чтобы все одинаково жили. А то вон сейчас какие буржуины набуржуинились.
- Тогда может лучше, чтобы бедных не было, и пусть все одинаково богато живут? – осторожно предложил я.
- Можно и так, - согласился дед.- Главное, чтобы все в равенстве жили. Да не получается так: народ как пахал за гроши, так и пашет, а богатеи как жирели на народе, так и жиреют, что пауки на мухе…. – он опять в сердцах закурил. - Вон не очень давно Сванидзе по телику воду мутил, говорил, что при царской власти людям лучше жилось. Да болтать-то можно всё – мы там не жили, не проверишь.
Да. Вы, Константиныч, не жили….
Я вспомнил добротные, утонувшие в садах деревенские дома, крепкое хозяйство няниного сына, сытую скотину, здоровых ребятишек…. Вспомнил отца, которого только Высочайший приказ заставил пойти в отпуск, первый раз за три года, и который, тем не менее, ежедневно получал пакет фельдъегерем, а утром отсылал ответ в Петербург….
Да, и крестьяне богаты, и мы богаты. Потому что работают не щадя себя и мой отец, и нянин Егор.
- А вы не помните, Сергей Константинович, по телевизору ничего про революцию не будут показывать?
- В эту неделю вроде ничего нет, а в следующую не знаю. Вот программа придет - увидим.
- Как долго ждать!
- Ну что поделаешь, парень! Вот погоди, Юрка приедет со своим компьютером, тогда увидишь все, что захочешь и в любое время.
- Это еще что за чудо такое, компьютер? – вспыхнул я.
- Увидишь, - загадочно ухмыльнулся дед.
И я стал ждать Юрку. Я должен был узнать о революции. ___________ * Il y a quelque chose de pourri dans l'empire du Danemark (фр.) – здесь: не все спокойно в Датском королевстве I have died everyday waiting for you...
Стояла середина июля, жаркий воздух звенел насекомыми и густо пах медом. В самый разгар сенокоса погода начала портиться.
Продвижение широкой полосы области низкого давления, которую демонстрировал каждый выпуск погодных новостей, все больше беспокоило моих хозяев. Николай с ребятами все позднее приезжал с лугов, пару раз Константиныч пытался им помочь, но, помянув крепким словцом здоровье, отпустил на пожню Валентину, а сам остался на хозяйстве.
Отправился на сенокос и я. После раннего завтрака мы погрузились в телегу, и серый в яблоках жеребец потащил ее в просыпающееся утро.
Парни дремали, развалившись на охапке сена, Валентина о чем-то негромко рассказывала мужу, а я настороженно прислушивался и приглядывался к проступающему сквозь туман перелеску: во мне проснулись страхи, связанные с Трионом. Теперь я боялся не только за себя, со мной - люди, ставшие настолько близкими, что их благополучие мне небезразлично.
Все со смехом и прибаутками сгружались у темнеющего среди кустов шалаша, разбирали косы, нацепляли к поясу оселки и фляжки с водой и вставали на свой, не законченный с вечера ряд. Николай вдруг хлопнул себя по лбу и повернулся ко мне: - Косить-то умеешь?
- Не знаю, - честно признался я. Не говорить же, что бывал на пожне пару раз, да и то только для того, чтобы упасть в душистую перину подсохшего сена и одуреть то ли от его аромата, то ли от жарких Танькиных губ….
- Ничего, было у рук – вспомнишь, а не было – научим, - он подал гладкое еловое косовище.
Я достаточно ловко, на мой взгляд, скосил траву у ног.
-Неплохо, - оценил Николай, - только следи, чтобы пятка по земле скользила.
Я сделал еще несколько движений, но Николай опять остановил меня: - Спину не сгибай и работай не руками, а всем телом, - показал он, - и шагай вот так.
Он сделал несколько широких движений, за ним остался широкий прокос, а слева улегся толстый валок сочной травы.
Я восхищенно выдохнул, Николай засмеялся и поставил меня окашивать траву вдоль кустов. Там не требовался широкий размах, там больше нужна была внимательность.
Тем временем парни - Димон, и за ним, чуть отставая, Толян, - умело валили влажные травы.
Валентина, светлой одеждою своей живо напомнившая наших крестьянок, шла за ними, разбивая траву для лучшей просушки, трепля ее рукояткой деревянных грабель.
Что-то необычное, какое-то мимолетное любование женой промелькнуло в глазах Николая и спряталось в улыбке под усами. Он стал на свой ряд и взмахнул косою.
А я остался топтаться возле кустов, помня о «пятке», о работе корпусом, правильном переступании. Это отнимало все мое внимание, мне было совершенно не до травы, которая валялась под ногами как попало.
Тогда я сосредоточился на траве, старался правильно уложить ее в валок. Но коса перестала меня слушаться: она забывала опираться на пятку, врезалась острием в землю, приминала, а не срезала траву – в общем, строила всякие козни!
Я оглянулся на косцов, не видит ли кто моей неудачи, но они шли вперед, одинаково двигая косами, пересмеиваясь и напевая что-то ритмичное. Их движение напоминало танец.
Мне вспомнилось, как Владимир танцевал со шпагой против меня, как мы двигались в ритме поединка: вперед-назад, атака – укол – защита….
Я попытался забыть о неудаче, попытался ощутить косу как продолжение руки, попытался нащупать рисунок танца под названием «сенокос».
И у меня стало получаться! Временами коса переставала шипеть по-змеиному, и тогда раздавался чуть слышный звон, а трава ложилась ровно и кучно.
Нет, радоваться, конечно, было рано. Я зверски устал, пот щипал глаза, плечи одеревенели от напряжения, комары донимали, ноги промокли…. Мне хотелось домой. Или хотя бы в мою комнату на хуторе.
Тем временем первые лучи спрыгнули с верхушек кустов, по траве рассыпались маленькие яркие осколки солнца. И с первым солнечным лучом с дороги донеслось: - Эгей, герои сельского труда! Подмога нужна?
Герои оглянулись на звонкий голос, самые юные из них засвистели и замахали руками, призывая подмогу. Рыжая Санька ловко спрыгнула с велосипеда, подогнала его к шалашу, отыскала рядом с ним грабли и направилась помогать… мне.
Она ловко ворошила неуклюжие валки, быстро приближаясь ко мне. Эх, жаль, что я успел так мало накосить, мелькнуло в голове.
Санька, легко орудовала инструментом и весело поглядывала на меня. Наконец, она приблизилась настолько, что можно было разговаривать.
- Что, - весело сказала она, - поставили тебя на самый сложный участок?
- На самый сложный? – я почувствовал подвох.
- Конечно, ведь на просторе косить легче, чем в неудобьях. Но ты неплохо справляешься.
Я хмыкнул.
- Устал, наверное?
Я собирался строптиво заявить, что для меня сенокос - чистый отдых, но неожиданно для самого себя ответил: -Руки отваливаются.
-Ну-ка, давай плечи помассирую, - Санька прислонила грабли к плотной массе веток, подошла ко мне и схватила сзади чуть ниже шеи.
Я напрягся, разве можно так себя вести! И понял, что в мире телок – можно, потому что никто не посчитал поведение девицы предосудительным. Санькины сильные пальцы массировали шею и плечи, снимая с них боль и напряжение, точно так же, как снимал его monsieur после урока фехтования.
Сама же медсестра была на удивление молчалива. Наконец, она склонилась через плечо к моему лицу, прижавшись к спине упругой грудью и почти касаясь щеки своею розовой щекой, и, дурачась, спросила: - Ну как, больной, леххшше?
- Намного, - просипел я севшим голосом. – Чрезвычайно вам обязан.
- Сочтемся, – полушепотом пообещала она и легко побежала помогать Валентине.
Изумленные мурашки на моей спине успокаивались, а сама спина усиленно демонстрировала всем, что ей нет никакого дела до гривы, вымени и других частей телячьего организма представительницы медицины двадцать первого века.
Полдневная жара накрыла покос душным пледом. Но я не полез в спасительный сумрак шалаша или под ажурную прохладу кустов, а спустился с косогора к берегу реки, чтобы искупаться и метнуть пару водяных шаров.
Уютный, скрытый ивами от посторонних глаз заливчик оказался замечательным местом отдыха. Чувствуя, как снова наполняюсь силой и бодростью, я сполоснул футболку и шорты, раскинул их на солнце и лег в тени среди высоких трав. В ушах постепенно затихал сочный хруст падающей под косой травы, звонкое вжиканье оселков, веселые обеденные присказки – «каков едок, таков и работник», - и пробивались другие звуки: легкий плеск волны, шелест листвы на иве, щебет невидимого жаворонка, чуть слышный русалочий смешок….
Опять русалка? Я поспешно вскочил.
Она была уже совсем рядом. Еще глубокая вода делала ее походку медленной и грациозной, от бедра. Волосы золотым ореолом поднимались над высоким лбом, ложились на обнаженные покатые плечи, с их сырых кончиков на влажное тело стекали прозрачные ручейки, распадались и спрыгивали серебряными каплями с подрагивающих при каждом шаге округлых сияющих грудей. Они были восхитительны, у меня перехватило дыхание. Мой взгляд опустился ниже, пупок казался уже не наглецом, но жемчужиной на матовом бархате кожи, а темный каштановый треугольник внизу живота, вспыхивающий при каждом шаге серебряными искрами, притягивал взгляд, как шкатулка с драгоценностями.
Она остановилась шагах в пяти – ослепительное в своем совершенстве божественное создание, - но явно не для того, чтобы я мог насладиться созерцанием красоты: первобытный женский зов шел от нее мощной волной. Я посмотрел ей в лицо, изумруд ее глаз, ставших чарующе темными, захватил в плен мой взгляд и не отпускал даже тогда, когда она оказалась на расстоянии вздоха.
– Разве можно вот так?… - то ли подумал, то ли прошептал я.
- Можно… - ответ пришел откуда-то из бесконечности. – Можно…. Мне нравится твой голос…. Мне нравится, как ты говоришь «чрезвычайно вам обязан»…. Мне нравится, как ты краснеешь…. Мне нравится, как ты смеешься…. Мне нравятся твои руки…. Мне нравятся твои губы… Я уже не видел сверкающего полдня, это не он обдавал меня жаром, а страстный шепот Вселенной, чьи-то губы, чьи-то пальцы, которые жили своей, особенной, непозволительной жизнью…
О, женщина! Чем можно передать всю глубину восхищения тобою, преклонения перед тобою?.. Как безудержно желание обуздать, покорить тебя, непокорную!.. Как сладостно сдаться тебе в этом поединке!..
Я открыл глаза. Она лежала на животе рядом, кусала травинку и разглядывала меня: - Твое лицо можно читать, как книгу.
- И что ты прочитала?
- Что тебе понравилось, - она самодовольно двинула бровками. – И это не только на лице было написано. Хорошо вы, парни, устроены, все тайные мысли на виду.
Мне стало неприятно и неуютно рядом с ней. Пытаясь не отвлечься на красоту ее тела, я сверзил с недосягаемых высот свое восхищение женщиной. Она ничего не заметила. Тоже мне, внимательная читательница моего лица!
- Где ты этому научилась, ну… всяким таким… штукам? – спросил я, стараясь выглядеть лениво и цинично.
- В медучилище, - она насмешливо показала язык. – Неужели этому учиться надо?
- А еще чему учат в медучилище? – я уже не пытался скрыть неприязни.
- Не злись. Хотя, когда ты злишься, ты еще больше мне нравишься! Молнии в глазах, гром в голосе, весь пылаешь…. Прямо вот отсюда и досюда, - тонкие пальцы пробежали по мне от макушки до мизинца.
Предатель-организм сразу отреагировал, я перевернулся на живот, но она разгадала мой маневр и тихонечко сказала: - Да ладно, не красней. Господи, так бы и зацеловала всего! – И жарко зашептала на ухо: - И зацелую. Там, за вашим прудом, есть роща березовая. Приходи вечером...
Какая-то она неправильная, эта Санька из будущего, думалось мне, это я - мужчина, это я должен искать с ней встречи и свидания назначать.
А неправильная Санька вдруг по-деловому сказала: - А в еще медучилище учили, как предохраняться.
Только трава прошуршала под ее быстрыми шагами, негромко плеснула вода, и она исчезла так же внезапно, как и появилась.
Когда я вернулся на пожню, Саньки не было. В остывающий день вылезали из прохлады косцы, кто-то еще допивал молоко с хлебом, кто-то уже ворошил подсыхающую траву.…
День шел своим чередом. Только я потерялся в мыслях и сомнениях, чувствуя себя одновременно и возвышенным, и униженным.
И старательно гнал от себя мысли о Сероглазой, будто это могло помочь мне спрятать от нее произошедшее…
Вечером неутомимые парни завели свой трескучий мотоцикл, плевавший синим вонючим дымом, и укатили в город на дискотеку, насколько я понял - это такой бал для народа.
Из дома донесся крик, Валентина опять нашла, на что разгневаться: - Снова смолишь в доме? Да что за беда, только занавески чистые повесила, опять уж желтые! Что ж это мне за горе такое с тобой, с курильщиком! – жалобно звякнула разбитая чашка. – Чашку разбила! И поругаться не на кого!
Как можно любить это вечно ворчащее и орущее, хотя и доброе, существо? Бедный Николай!..
Я сидел на крыльце и смотрел на серые кляксы облаков в блеклом небе.
Ласточки сновали взад-вперед, таская букашек трем большеглазым птенцам, выглядывавшим из гнезда под крышей.
К резким крикам озабоченных пернатых родителей, прислушивалась другая озабоченная мамаша, кошка.
Мысли лениво бродили по просторам пустоголовья, старательно обходя горячий маячок – свидание в роще.
По телевизору шла музыкальная передача, из открытого окна доносился мужской голос, бесчувственно выводивший: Взгляд при встрече отведу, И пускай щемит в груди, Я к тебе не подойду, я к тебе не подойду, И ты ко мне не подходи.
Странная какая-то песня: если я к тебе не подойду, и ты ко мне не подходи, так как же тогда друг к другу подойти? А если не хочешь больше подходить, то зачем тогда упиваться страданиями, щемит у него в груди!.. Щемит!.. А у меня-то почему там щемит… в груди этой!..
Кошка увела котят в дом, а ко мне вышел Константиныч присел рядом, закурил, начал рассказывать последние новости из вечернего выпуска, попутно комментируя их полупонятными выражениями типа «Ну, да он – брехун известный: любит шокировать впечатлительный электорат». Даже это не вызвало во мне обычного отклика.
- Что-то ты молчалив сегодня, - прищурился дед. – Устал? Поработали вы хорошо, два стожка поставили. На волокуши хоть? - спохватился он вдруг.
Я кивнул.
- Эта работа за месяц вымотает до самого донышка, а передохнуть не успел - уж пора…
Он не закончил фразы: в кухне громыхнуло так, будто упал железный метеорит. Еще не смолкло громогласное эхо, еще не пробилась сквозь него живописная Валентинина оценка катастрофы, как из кухни выскочил насмерть перепуганный котенок, в мгновение ока взлетел на плечо деда и золотой рыбкой сиганул в пестрый цветочный омут.
- Вот шельмец, - бурчал дед, потирая саднящее плечо, - пролетел, что твоя космическая ракета.
- Моя что?
- Космическая ракета… ракета… в космос летает, - дед потыкал пальцем в небо. – Эк тебя, сынок…
Он покачал головой, тяжело поднялся и пошел в дом, где дочь собирала раскатившиеся по кухне кастрюли и сковороды.
Я тоже поднялся. И пошел по тропинке в сторону рощи. I have died everyday waiting for you...
Эти дни захлестнули меня жаром. Удушливым зноем раскаленной полдневным солнцем пожни. Ослепительной вспышкой торопливых объятий у реки. Испепеляющим пламенем вечерних встреч. Уничтожающим огнем ожидания следующей встречи.
Санька! Она снилась мне, яркая, огненноволосая, жаркая, манила изумрудными глазами...
-Что-то Александра к нам зачастила, - как бы между прочим заметила Валентина.
Парни зафыркали в тарелки, но добил меня Константиныч, бестактно спросив между двумя ложками борща: - Что, нашел уже горшочек с медом?
Я не смог простить ему этого удара и вместо наших ежевечерних посиделок у телевизора ушел сразу в рощу.
Дребезжание старого Санькиного велосипеда звучало для меня музыкой. Мы бросались в объятия друг к другу, и мир переставал существовать…
Потом мы, переплетя пальцы рук, бродили среди берез или сидели, обнявшись и прижавшись спиной к прохладной коре, разговаривали.
… - Эллины любили носить обожаемых женщин на руках.
- Откуда ты знаешь?
-Читал.
- А я обожаемая?
- Вот настолько, - я подхватывал ее на руки и находил горячие губы…
… - На кисть художника я променял бы лиру, Чтоб Вас запечатлеть хотя б единый раз И передать, как дар векам, потомству, миру — Цвет Вашего лица, блеск темно-синих глаз.
- У меня зеленые, - возмущалась Санька. Я целовал ее и продолжал: - Избороздив моря, изгибы рек и сушу, Вобрав в зрачки свои, как влагу, тень и свет, Простому полотну я отдал бы всю душу И, о себе забыв, писал бы Ваш портрет.
Пред ним склонились бы — и кипарис, и ели, Им любовались бы созвездья до утра, И на его черты завистливо глядели Непревзойденные в искусстве мастера.
Но зависть мучила б еще сильней смотрящих К тем, кто когда-нибудь хотя б коснулся Вас. К тем, кто при жизни видел свет горящих, Неповторимых темно-синих глаз.* - У меня зеленые! – И я снова целовал ее в ответ…
Мы были с Санькой вдвоем. Только вдвоем. С нами не было третьей. Сероглазой.
Неожиданно я сделал неприятное открытие: мою подругу не особо интересовал мой внутренний мир. Иногда на самом важном месте моего повествования она вдруг начинала поглаживать пальцем мою ладонь, сбивая с мысли. Или вдруг заливала меня рыжим, пахнущим миндалем водопадом своих волос и начинала провокационно нашептывать: …хочешь, в июльских лугах соберу я всю нежность, и тебе подарю?… …хочешь, я стыдливым румянцем раскрашу зарю?… …напою ключевою водой, и забудешь себя, хочешь?… … а потом заласкаю тебя, вознесу до небес, хочешь?… …хочешь, в райских садах поцелуев моих очутиться?… …а потом под березы в траву в лодке счастья спуститься… …я велю соловью петь тебе о любви, хочешь?… …роза, что под окном, будет петь о любви, хочешь?… …хочешь, эти уста пропоют о любви?… хочешь?.. … ласки мои жар любви разожгут, хочешь?**…
В ней удивительно уживались романтические настроения и какой-то не девичий цинизм. Последний становился все откровеннее, и однажды я сделал еще одно неприятное открытие: меня гораздо больше интересует некий «горшочек с медом», чем душа девушки, на коленях которой покоится моя голова…
Прав, ой, прав Константиныч: самое трудное – это себя в узде держать!
Я понимал разницу между распущенностью и целомудрием, но остановиться не мог. И этим разрушал Санькину жизнь. И свою. Но останавливаться не хотелось - телесная ненасытность каждый вечер влекла меня в горячий омут…
В этот день нас с Валентиной оставили дома, «на хозяйстве».
Хлопнула дверь, хозяйка прошлепала босыми ногами по чисто вымытому полу в кухню, крикнула: - Петя, принеси пакет. На крыльце оставила.
Боже, ну кто может оставить пакет на крыльце! Только глупая женщина! Пяльцы бы свои там оставила!
Я выскочил на крыльцо, пакета не было, только прозрачная сумка, набитая продуктами, стояла на верхней ступеньке. Поискал у крыльца, вдруг ветром в цветы сдуло, даже к Мухтарке в будку заглянул, хотя вряд ли он получает письма, тем более пакеты.
- Пакета на крыльце не нашел. Только это, - я поставил на стол тяжелую сумку.
- Шутник, - засмеялась хозяйка и стала раскладывать продукты по полкам. – Слушай, займись дровами, но без фанатизма, без фанатизма.
Я не понял, как это без фанатизма, но пошел к наваленным у сарая чуркам, туда, где я героически спасал Валентину от слона.
Конечно, мне приходилось видеть, как колют дрова, но самому...
Эх-ма, где наша не пропадала! Я поплевал на ладони, как наш Пахомыч, ухватил самую большую чурку, поставил на колоду и, резко выдохнув, ударил топором. Тот отскочил от чурки, как от куска плотной резины, отдача ударила по рукам, добежала до плеч, так, что заныли суставы и зубы. Я зажмурился, пережидая боль, на чурке остался маленький рубчик от моего зверского удара. Было ясно, что эту лесину я расколю только к глубокой старости.
Потихоньку оглядевшись, не видит ли кто мой позор, я заменил деревянное чудовище небольшой чурочкой. Топор взлетел над моей головой и с треском развалил малышку на две части. Вот так, знай наших, гордо пронеслось в голове!
Я приготовился расколоть получившуюся половинку, взмахнул топором, но она в это время закачалась и упала, богатырский размах пропал даром. Я снова поставил полено, оно снова упало, нашарил рукой ровное местечко, установил полешко, но он не считало, что местечко ровное, и опять упало. В сердцах треснул я по лежащему полену, и топор застрял в нем. Сгорая от стыда перед самим собой, колотил я упрямым поленом, и вдруг оно раскололось на два замечательных поленца, которые уже можно было оставить в покое. Теперь я знал, как надо колоть дрова, и со второй частью чурки справился почти сразу.
Вот они лежат передо мной, четыре полешка, видимый результат моей победы. Но как мне плохо: руки отбиты и отказываются поднять даже щепку, коленки дрожат, дыхание сбилось, рубаха прилипла к спине. И это только одна чурка, а их вон сколько! Лучше бы я умер в прошлую пятницу, горестно вспомнилась любимая шутка Димона.
Валентина вышла кормить цыплят, смотрит на меня из-под руки, я схватился за топор. Удар! Теперь инструмент застрял в целой чурке. Как бешеный колотил я ею, но топор только глубже увязал в дереве.
- Погоди, тут не сила нужна, а умение, - остановила меня хозяйка. – Смотри, как сучки в чурке идут, как жилки тянутся, так и коли. Вот чурочка ровная, ее можно топориком, а вот сучковатая, ее топор не возьмет, колун нужен, да и им придется потрудиться, вот посмотри, как клинышек помогает расколоть чурку.
Она тюкнула топором по чурке, получилась неглубокая трещина. Валентина вставила туда клин, обрубок полена, несколько раз сильно ударила по нему обухом топора, забивая все глубже, и внушительных размеров чурка послушно распалась на две части. Взглянув на мое восхищенно - расстроенное лицо, хозяйка ободряюще хлопнула меня по плечу: - Не спеши! – и отошла.
Часа три я постигал науку топора, кучка поленьев росла и стала уже кучей. Вкусно пахло деревом, на вытоптанной земле желтоватыми ломтиками валялись свежие щепки, я собрал их в корзинку, на растопку печи.
Солнце стало клониться к западу, заголосил с крыши сарая наш петух, ему ответили крики со всех сторон.
Мы уже почти отужинали, когда к дому, мягко урча мотором, подкатил автомобиль, по ступенькам пробежали шаги и в кухню ворвался огромный парень: - Стоять! Бояться! Это нападение!
Ложка выпала из моих рук. Валентина не испугалась, а с радостным криком бросилась обнимать бандита.
Это приехал Юрка.
Суматоха, объятия, рукопожатия, вопросы…
Я деликатно ускользнул на крыльцо, пусть семья побудет без чужих. Мимо протопали Толян с Димоном, оседлали свой бешеный мотоцикл и помчались в город телок окучивать.
Приехал Юрка. Скоро я получу ответы на свои вопросы. Только надо задать их очень дипломатично, чтобы не сболтнуть лишнего. Так размышлял я, не замечая, что ноги несут меня по любимому маршруту, в березовую рощу.
Санька была уже там, плела венок из цветов и длинных стеблей трав. Вопреки обыкновению, она не оставила свою работу, а лишь лениво чмокнула меня в щеку.
-Сань, если бы тебе представилась возможность узнать будущее, что бы ты спросила?
-У гадалки что ли?
-Да какая разница! Так что?
-Ну, - Санька прищурилась и покусала ноготь, - узнала бы, сколько лет жить буду, - и тут же спохватилась, - нет, этого узнавать бы не стала – страшно.
Я был согласен: страшно жить и считать оставшиеся до смерти годы. Видимо, в том, что мы не знаем, когда покинем этот мир, заложен оберегающий смысл.
А Санька продолжала: - Узнала бы, за кого замуж выйду, а то, может, с тобой только зря время теряю.
- Время теряешь? Ты же говорила, что любишь!
- Это не я говорила, это стихи говорили.
- А ты, значит, не любишь?
Она оценивающе обошла меня со всех сторон – я не понимал, шутит она или всерьез, - закончила плести венок, кокетливо напялила его на макушку, стрельнула в меня глазами и поставила мне диагноз: - Ты красивый, высокий. Умеешь рисовать, читаешь стихи, хорошо говоришь. Когда тебя нет, я по тебе скучаю. У тебя хорошие манеры. Ты красиво ухаживаешь. Трахаешься, правда, без фантазии, но это поправимо. Да, ты еще умный… но это тоже фигня.
Вот так.
Как говорит Владимир, похоже, беседа потеряла прозрачную непринужденность.
Я отвернулся и пошел прочь от нее. Она догнала, заступила дорогу, взяла меня за руку и проговорила: - Петь, ладно тебе. Я же пошутила.
Но в зеленых глазах не было и тени шутливости. Была прохладная, даже надменная усмешка.
Я осторожно отвел ее руку и продолжил путь. В спину мне сказали: -Вот, значит, как. Да пошел ты!..
И я пошел, чувствуя невероятную досаду и невероятное облегчение.
В кухне спорили. Отец, мать и дед сидели вокруг стола, а перед ними кипятился Юрка.
- … подрастают телки. Проблема кормов встанет – мама не горюй!
- У нас достаточно сенокосов, – возразил Николай.
- Па, стадо будет расти, кормов потребуется в разы больше! А сколько денег у нас уходит на концентрированные корма. Это же жуть!
- Деньги, деньги… - сердито проворчал дед.
- Па, я, конечно, не Панург***, но это способ реально сэкономить. А сэкономил – это заработал! Давай попробуем, хотя бы один сенокос пустить под улучшение структуры кормовых. Вот смотри, нам дали схему, - он повернул к отцу открытый плоский чемоданчик, и я с удивлением увидел в нем светящийся экран.
- Хорошо, сын, обдумаем, а там и решим, как лучше.
Валентина поманила меня к столу: - Юра, вот Петя пришел. Давайте посмотрим, кто и где его ищет.
Юрка быстро застучал по кнопкам, по экрану забегала стрелочка, картинка сменилась, еще раз, еще.… До позднего вечера мы сидели за компьютером, переходили с сайта на сайт, но меня никто не искал. Нет, конечно, искали Иванова Петра, но только ни у кого, кроме меня, не было уверенности, что этот Петр – именно я. У меня уверенность была. Я точно знал, что это не обо мне.
_____________ *Автор Рюрик Ивнев **Подражание Галине Веккер ***Панург – центральный персонаж романа Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», бродяга, знающий 63 способа добывания денег. I have died everyday waiting for you...
Юрка оказался и в самом деле клёвым парнем. Он понимающе хлопнул меня по плечу, когда увидел мои загоревшиеся глаза и осторожные пальцы, прикасающиеся к клавиатуре. И учителем он тоже оказался толковым. В мою жизнь вошли монитор, мышь, Интернет, Гугл, поисковик, сайт, социальные сети… Вечерами, часто и до самого утра, компьютер оказывался в полном моем распоряжении.
Какой неисчерпаемый мир открылся передо мной! Удивительный в своем многообразии, волшебный в своей непонятности, страшный в своей откровенности.
Наконец я заглянул в будущее, я прочитал и посмотрел все, на что хватило моих сил и выдержки, о чудовищной революции, пожравшей мой мир, а затем и тех, кто ее породил…
- Юра, как ты относишься к революции?
- К какой?
- Семнадцатого года, конечно!
- Не знаю.… Никак, наверное. Она почти сто лет назад была. Да и какое ко мне имеет отношение? – он пожал плечами.
- Самое прямое, - неожиданно ответила Валентина. – Если бы не революция твои прабабушка и прадед никогда бы не смогли пожениться, и ты бы не родился.
- Фигассе… - изумился Юрка. – А почему не смогли бы пожениться?
- Они принадлежали разным сословиям: прадед происходил из дворянской семьи, а прабабушка – из крестьянской.
- Ох, ничего себе! У меня не только крестьянские, но и дворянские корни! – его пальцы забегали по клавиатуре. Через некоторое время он разочарованно протянул: - Ты меня разыгрываешь, не было таких дворян.
- Ты идешь по женской линии. По ней фамилия не передавалась.
- А какая у прадеда… - начал Юрка.
Но я его перебил: - Юр, в Интернете про всех людей узнать можно?
-Я же тебе говорил, что Гугл знает все, - рассеянно ответил он, листая сайты.
Ужинать я не пошел. Слышно было, как за столом разговоры о зернобобовых перескакивали на родословную и обратно.
Я аккуратно забил в поисковик имя, отчество и фамилию отца, и пелена слез скрыла от меня фотографию нашей усадьбы, зияющую провалами на месте окон и дверей … Мой белый корабль, мой дом….
Ненавижу революцию!
На фотокопии с живописного портрета - отец, постаревший, но легко узнаваемый, с гордой посадкой головы, прямыми плечами, строгим взглядом… Я не успел отвести взгляд от двух дат в скобках после отчества, но с облегчением перевел дух – отец проживет долгую жизнь.
Страница на экране вдруг стала пустой, на ней появилось сообщение об ошибке. Я еще раз повторил поиск – результат: страница не найдена.
Я вводил и вводил в поисковую систему данные родных, но компьютер с холодным постоянством выдавал одно и то же - страница не найдена.
В отчаянии я призвал на помощь Юрку. Он легко нашел страницу отца, но стоило мне начать читать, как на экране появилось - страница не найдена.
Мы перезагрузили компьютер, но все было напрасно: стоило мне начать чтение, как информация пропадала. Машина отказывалась говорить мне о родных.
-Ты прямо вирус какой-то, - Юрка озадаченно почесал бровь.
- Какой вирус, - не понял я.
- Компьютерный.
- Такие разве бывают?
- И много! На них антивирусники большие деньги делают!
- Вот негодяй, - сердито сказал я компьютеру, - делаешь на мне деньги.
Валентина появилась на пороге комнаты и выразительно посмотрела на нас. Я покорно отправился ужинать, Юрка же что-то увлеченно выстукивал на клавиатуре.
Сказать, что я был расстроен – это не сказать ничего. Лицо старого отца, разрушающийся дом, страница не найдена…
Забавные пиликающие звуки заполнили дом. Юрка закричал уже откуда-то с улицы: -Петя, посмотри, что мне написали!
Я с изумлением рассматривал экран. На нем бегал мужик с дубинкой. Были нарисованы невероятно объемные деревья, реалистичные ступени, нереальные синие поля, вспыхивало пламя.… В уголке экрана крутился «островок» - карта, мерцали надписи, зажигались цветные квадратики…. Сбоку шел диалог, который вогнал меня в абсолютный ступор:
Э: У каждой расы свои скилы.
Ю: Эрик, я просек фишку.
Э: Ты вообще в этом каньоне качайся.
Ю: У меня ХП почти не осталось.
Э: Мочи этого чела!
Ю: Думаешь, они леджендери?
Э: Ты подобрал?
Ю: Я выкинул, да.
Э: Давай!
Ю: У меня плохие отношения с пещерами. Я застреваю.
Э: КД надо подождать.
Ю: Ясен пень. Меня еще уровень прокачать надо.
Э: Меня запилили.
- Там какого-то «Э» запилили, - прокричал я Юрке в окно.
- Ответь «лол», - попросил он.
Я писал после «Ю:» Лол, чувствуя себя ненормальным. Да, мне пора домой.
- Ты чего смурной? – Юрка внимательно посмотрел на меня.
- Да вот…- неопределенно махнул я рукой в сторону компьютера.
- Сейчас еще раз попробуем, - успокоил он.
Что-то быстро нащелкал призрачному «Э», вышел из игры и запустил поиск.
- Ты мне сам прочитай, что там написано, - попросил я. Мне было уже понятно поведение машины.
Мысленно я перенесся в нашу гостиную, смотрел на родных и слушал Юрку. Вдруг что-то зацепило меня.
- Юр, сколько детей у князя?
- Сын Аркадий Михайлович, военный атташе, потом Лев Михайлович, художник, и Наталья Михайловна.
- Ты же читал, что детей четверо.
- Да, - он забегал глазами по строчкам. – Где же это? Вот. Нет, здесь написано трое.
- Найди ма… Татьяну Александровну. Сколько у нее детей?
- Четверо, - протянул Юрка озадаченно, но потом пояснил: - Наверное, был какой-нибудь внебрачный.
Внебрачный! Я чуть было не потребовал сатисфакции!
Хозяйский сын, не подозревая, что избежал дуэли, вдруг спросил: - Слушай, а эти князья не предки твои? Ты на них похож!
Это моя семья, хотелось мне сказать, но я лишь неопределенно пожал плечами. А Юрка, одержимый генеалогическим настроением пробежал глазами по фотографиям: -Нет, наверное, все-таки не твои. Слишком уж на виду были. Скорее всего, никто не остался в живых, ну в России так точно никого. Наверное, за бугор уехали, как многие. Они же не дураки, остаться здесь после революции.
- За бугор?
- За границу. – И совершенно не к месту добавил: - Наталья Михайловна какая красавица!
За это я искренне простил ему «внебрачного».
Ночью я еще раз попытался обмануть всемогущий компьютер, но, увы! Зато легко нашел Владимира, с изумлением узнал, что его супругу зовут Наталья Михайловна, урожденная.… О! Бедная Sophy! Судьба тут же наказала меня за любопытство: Владимир погибнет на войне в 1812 году.
Нет! Только не Владимир! Я затыкал подушкой рот, заглушая рыдания, а Гугл искал в своих тайниках информацию о княжне Анастасии. Хоть немного радости, молил я, пусть Анастасия вернется! Но «девушка пропала при невыясненных обстоятельствах. Дальнейшая ее судьба неизвестна».
Хватит! Правильно сказано: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь»*
Мне, разбитому на кусочки, больше нечего делать в этом прекрасном и чужом мире.
И вдруг в голове вызрела со всей отчетливостью еще одна мысль: довольно гоняться за сероглазым призраком. Надо жить в реальном мире.
Надо любить реальных барышень.
Надо вернуть Анастасию и просить ее руки. Прав был отец, когда говорил, что княжна будет мне превосходной партией! Анастасия согласится, ведь там, на Лунной Тропе, она сказала, что много лет ждет меня, что я – ее суженый. И еще она призналась, что любит…
Надо жить в реальном мире. В том, где вот-вот начнется война, на которой будут страдать и погибать мои родные и еще много хороших людей.
Мне надо домой, пока там все в порядке. Мне надо попытаться уберечь Владимира. Мне надо попытаться защитить мой мир, Хранитель я, в конце концов, или нет!
И я попытаюсь! Как сказал безумец, решивший посягнуть на Россию и один из солдат которого собирается лишить меня друга, а мою сестру сделать вдовой: «Сначала надо ввязаться в серьёзный бой, а там уже видно будет»**. Я ввяжусь! И будет видно, на чьей стороне сила и правда!
Но сначала я должен расстаться миром с этим миром. Весь день я ломал голову, как мне добраться до города, чтобы разыскать там Александру и примириться с ней.
Мой выбор пал на велосипед: а куда деваться, если на коне я поехать не могу, волшебной метлы у меня нет, а из нынешнего транспорта я рискну приблизиться только к велосипеду.
Ближе к вечеру, испросив разрешения у деда Константиныча и прихватив заветный блокнот с карандашом – вдруг захочется зарисовать что-нибудь исключительное! – я вскочил на велосипед.
Нет, вскочить я могу на моего коня, а на эту железную штуковину я взгромоздился с опаской, перекинув ногу через седло. Резко выдохнул, толкнулся вперед и нажал на педали. Умная машинка послушно побежала вперед. Все оказалось не так страшно!
Широкая наезженная дорога, потряхивая велосипед, петляла среди зарослей ивы, ольхи, высокие березы создавали приятную тень….
У меня было время обдумать разговор с Санькой. Я даже начал вслух его репетировать, как вдруг из-за поворота, тяжело ступая, вышел конь, запряженный в огромный воз! Наши возвращались с пожни, широкая гора сухого сена перегородила дорогу!
Толян натянул поводья и заорал: - Тпру!
Хозяйский конь изумленно встал, как вкопанный, но мой продолжал мчаться – не понимает тпру, скотина! Колюче-пушистый бок неотвратимо приближался.
-Тормози! – вопил Димон.
А я не знал, как тормозить.
Выбор у меня был невелик, поэтому я затормозил единственным доступным мне способом: спрыгнул с велосипеда. Удивительно, но я приземлился на ноги. Инерция понесла меня вдоль дороги, и все бы обошлось, но береза на обочине предательски подставила корень, и заросли могучей крапивы бросились навстречу.
Пока я избавлялся от ее жгучего гостеприимства, приятели, хохоча – зато затормозил! – затягивали на воз велосипед.
- Куда это ты собрался? – спросил Юрка.
- В город, Саньку искать, - честно признался я.
Димон толкнул приятеля локтем: - Меду захотел, - они прыснули.
Николай строго взглянул на шутников и поинтересовался: - Адрес знаешь?
- Найду, - опрометчиво заявил я, потирая обожженные крапивой места. – Главное, в драку ввязаться, а там видно будет.
- В городе живет двадцать тысяч человек… - вкрадчиво развил свою мысль Николай.
- Сколько?!
- Не пугайся, - рассмеялся Юрка. – У меня есть Сашкин телефон, приедем домой – созвонимся.
Мир на секунду накрыла хрустальная тишина, и затем, набирая силу, ожил Медальон. Он нагревался, остывал, щипался током – спешил предупредить о том, что опасность рядом.
- Не ждите меня. Я приду сам, - промямлил я и соскользнул с воза. Ватные ноги не держали, я присел на обочину и провожал глазами уплывающую гору сена с удивленными друзьями, уплывающее вместе с ними будущее.
Мне очень хотелось немедленно исчезнуть из этого, ставшего таким опасным места, но я представил, как Трое ищут меня в одиноком доме на хуторе и в ярости от неудачи уничтожают там все живое. Поэтому я встал и побрел по дороге, прочь от этого гостеприимного дома.
Они ехали навстречу на велосипедах, три совершенно обычных человека. Увидев меня, идущего к ним, остановились в ожидании. Но я не стал подходить близко. Мне надо было только, чтобы они увидели, как я ухожу отсюда. Даже если они и поняли мой замысел, помешать уже не успели.
Я зажал Медальон в кулаке, зажмурился, в памяти мелькнули и отозвались болью потери серые глаза.
Прохладный влажный воздух приятно остудил разгоряченные щеки. Я осмотрелся.
Все вокруг было мне незнакомо. Я оказался у небольшого залива. На противоположном берегу, совсем недалеко, работал какой-то завод: там гудело и рокотало, большие краны, похожие на динозавров, кланялись, подхватывая и выгружая с баржи связки бревен.
На одной из скамеек сидела, завернувшись в шаль, пожилая женщина и смотрела куда-то вдаль, за свинцово тяжелые воды залива, за усталую желтизну убранного поля…. Ветер шевелил короткие седые волосы и листал страницы раскрытой книги.
Ее маленькая рыжая собачка взобралась рядом на скамью и дремала. Вот она почуяла мое присутствие, подняла остроносую лисью голову и стала меня рассматривать. Похоже, я ей чем-то не понравился: малышка звонко залаяла и бросилась ко мне.
Я не собирался привлекать внимание ее хозяйки, поэтому спешно отступил за толстый ствол тополя, четко представил свою спальню в охотничьем домике и погрузился в цветной водоворот.
_______________________ * «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» - из высказывания царя Соломона (Еккл. 1: 17, 18) ** «Сначала надо ввязаться в серьёзный бой, а там уже видно будет» - слова Наполео́на I Бонапа́рта I have died everyday waiting for you...
Я обязательно прочту ее полностью, мне нужно только выкроить время для этого. Очень устаю на работе.
