Дата: Воскресенье, 03.03.2013, 18:47 | Сообщение # 1
Группа: Друзья
Сообщений: 1353
Статус: Offline
Награды:
Автор: Arven
Пейринг: Мужчина и Женщина
Дисклеймер: герои принадлежат сами себе.
Жанр: Romance, fantasy
Рейтинг: G
Саммари: Когда-то люди обладали великой силой и мощью, и однажды задумали поднять восстание против богов, чтобы самим править миром. Боги, узнав об этом, разгневались, и верховный правитель Зевс наказал непокорных: разделил каждое существо пополам и разбросал эти половинки по всему свету. С тех давних пор разделенные половинки ищут друг друга...
Статус: в процессе.
От автора: Эта история и обо мне, и о тебе... Это история о нашей самой заветной мечте: любить и быть любимыми.
Предупреждение: Герой произведения живет в начале 19 века, который, как известно, никуда не спешил. Поэтому в повествовании присутствуют заунывные описания природы, ощущений, много размышлений, герои любят долго и со вкусом поговорить... Если тебе станет скучно, то используй этот рассказ как снотворное)))
Дата: Воскресенье, 03.03.2013, 18:58 | Сообщение # 2
Группа: Друзья
Сообщений: 1353
Статус: Offline
Награды:
Когда-то люди обладали великой силой и мощью, и однажды задумали поднять восстание против богов, чтобы самим править миром. Боги, узнав об этом, разгневались, и верховный правитель Зевс наказал непокорных: разделил каждое существо пополам и разбросал эти половинки по всему свету. С тех давних пор разделенные половинки ищут друг друга. Если кому-либо «случается встретить как раз свою половину, обоих охватывает такое удивительное чувство привязанности, близости и любви, что они поистине не хотят разлучаться даже на короткое время». /Платон "Пир"/
ГЛАВА 1.
Глупо было надеяться, что мой противник устанет, начнет задыхаться и пропускать удары. Напротив, он только усиливал натиск, пока, наконец, довольно не прохрипел: - Bon!* Моя шпага с облегчением опустилась. Никогда еще урок фехтования не казался мне длинным и скучным, никогда еще так не утомлял. Я давно мечтал закончить его, но мсье Гранж, специально приглашенный отцом мастер фехтования, готов был спустить с меня и семь потов, и три шкуры. Я твердо решил, что на сегодня государственных дел хватит, принял душ, запретил меня беспокоить, заперся в библиотеке и рухнул в кресло у камина. Как хорошо, что здесь еще топят! Ноги окунулись в тепло и тихонько заскулили от усталости. Вот оно – блаженство: тепло, тихо и никуда бежать не надо. Слегка скрипнула дверца книжного шкафа: открыто, Левушка снова рылся в отцовских книгах. Вставать было лень: странная дремота, которая приходила уже несколько дней, опять завладела мной и нежно баюкала в объятиях. Чьи-то серые глаза весело и ласково смотрели на меня сквозь аромат фиалок. Снова скрипнула дверца. Я вздрогнул и проснулся. Задремал! Днем! Будто мне не девятнадцать, а девяносто! Опять мне снились эти глаза, ... хотя ... что-то в них есть. Я поразмышлял немного, решил, что глаза мне нравятся, и закрыл книжный шкаф. Взгляд наткнулся на сонеты Петрарки, обычно эта книга здесь не стоит. Ах, вот что читает Левка! Малыш влюблен! Помнится, девки в людской шептались о чем-то таком. Вдруг очень живо вспомнился запах фиалок. Хм... Я, подобно ослу, достал Петрарку. Книга открывалась сама в нескольких местах, видимо, брат читал эти сонеты чаще других. Когда в ее обличии проходит Сама Любовь меж сверстниц молодых, Растет мой жар, - чем ярче жен других Она красой победной превосходит... Похоже, прислуга шепчется не зря. Я вспомнил, как перехватил пару раз ласково-насмешливый взгляд матушки на младшего брата, когда за обедом упоминали кузину Мари. Не раз, моя врагиня дорогая, Я в знак того, что боя не приму, Вам сердце предлагал, но вы к нему Не снизошли, гордыне потакая... «Кузины - страшная сила! - подумал я весело. - Бедняга Левушка». И вдруг мне стало неприятно, будто прочитал из-за плеча чужое письмо. Я захлопнул сонеты, резко встал из кресла и выронил книгу. Она упала, раскрывшись, переплет слегка треснул. Ну вот, я с досадой поджал губы, теперь мальчишка будет думать, что это я так зачитал страницу. Да, теперь и в этом месте книга раскрывалась сама. Вздохнув, я прочитал: Был день, в который, по Творце вселенной Скорбя, померкло Солнце... Луч огня Из ваших глаз врасплох настиг меня: О, госпожа, я стал их узник пленный! Бред какой-то! Но строчки, на удивление, снова всплыли в памяти. Я решительно запер книгу в шкаф и взглянул на часы. Будто перехватив этот нетерпеливый взгляд, кто-то постучал в дверь. Хвала небесам, это Владимир, кузен и друг. Высокий, стройный, решительными шагами вошел он в библиотеку, стягивая перчатки. - Как наши планы? – Владимир энергично пожал мне руку. - Не изменились? - Нет, - засмеялся я. – Но опасность была, проклятый мсье загонял меня до полусмерти. - Но ты не сдался? Молодец! Никому не сдавайся, кроме хорошенькой барышни. Подтрунивая друг над другом, мы сбежали с крыльца навстречу еще прохладному, но уже солнечному дню. Наши кони нетерпеливо переступали с ноги на ногу. Ко мне почтительно приблизился дворецкий: - Простите, ваша милость, госпожа предполагала, что вы отправитесь на прогулку, и просила напомнить о необходимости присутствовать на дообеденной беседе в малой гостиной. Я внутренне вздохнул – терпеть не могу такие напоминания, - но сделал непроницаемое лицо и кивнул, точь-в-точь как отец, отстраненно и милостиво, слава Богу, давно этому научился. - Помню, спасибо. - Прошу простить, ... я бы не стал беспокоить, но барыня приказала... – забормотал дворецкий, кланяясь. Кони резво взяли прямо от крыльца, и лес метнулся нам навстречу со всеми своими пичужками, зверушками и тайнами. Была в этом лесу и наша с Владимиром тайна. Лесная дорога бросилась под копыта, они запели ей ритмичную песню, и вдруг послышалось в ней ... луч огня из ваших глаз врасплох настиг меня, о, госпожа, я стал их узник пленный.... Я затряс головой, прогоняя назойливые строки, но они крепко вцепились в меня и все норовили пробить защиту и всплыть в памяти. Проехав тенистой утоптанной дорогой пару верст, мы свернули в лес и по одним только нам известным приметам нашли узкую речушку, почти ручей, весело катившую по камням свои воды. На берегу ее раскинулась ива, под которой мы с детства любили поговорить без лишних ушей и взглядов, «на свободе». Наши кони паслись на прибрежном лугу, с удовольствием срывая большими мягкими губами короткую весеннюю травку, а мы бросили плащи под иву. ... Луч огня из ваших глаз... Фу, вот наваждение! Владимир, живой и общительный, бездействовать решительно не мог. - Ну и...? – он смешно приподнял брови и вопросительно уставился на меня. - Боюсь, что эти разговоры о девице по имени Анастасия неспроста. Я уже начинаю испытывать к ней неприязнь. Владимир задумчиво покусывал травинку: - Да брось ты! – наконец сказал он. – Со всеми это рано или поздно происходит. Подумал и философски добавил: - Но лучше поздно. Когда ее тебе покажут? - Кто знает... Они гостят у соседей, какие-то родственники. Сегодня к обеду среди прочих приглашены ее отец и брат. Отец видел ее в Москве и сказал, что она хорошенькая. Увы, его «хорошенькая» частенько не совпадает с моим. ...Луч огня из ваших глаз... О, госпожа, я стал их узник пленный!.. - Погоди, Петр, рано переживать. Ты же знаешь, как долго будут тянуться все эти приглядывания, да обдумывания, от мыслей о сватовстве до брачной ночи много воды утечет. Может, все еще и расстроится. А может, она и вправду такая хорошенькая, что ты с вечера прибежишь к алтарю, чтобы не опоздать на венчание. – Владимир представил себе эту картинку, жизнерадостно захохотал и перекатился на живот. – И вообще, жену любить не обязательно. Главное, - он сделал двусмысленную паузу, – плодить наследников. Плодить наследников... гм... Я вдруг некстати вспомнил младшего брата и рассмеялся: - Лева влюблен. В нашу Машу. - Кхм..., - в глазах Владимира заплясали веселые чертики. – Сестренке семнадцать, она вправду хороша. И прекрати смеяться: вспомни себя-то в четырнадцать. Я вспомнил. Мысли потекли в другом направлении, надоевший Петрарка не лез в голову, настроение улучшилось. - Мы не виделись целую неделю. – Я раскинул плащ, тоже улегся, глядя на весело прыгающие по волнам солнечные зайчики. – Рассказывай! Что, твое сердце по-прежнему разбито? Глаза друга затуманились, и с легким счастливым вздохом он признался: - Нет, мое сердце ликует! Я встретил ее в городке два дня назад. Она с тетушкой – помнишь ту старую даму в смешной шляпке?- ехала в коляске. Мне удалось поймать ее взгляд. Она вспыхнула божественным румянцем, будто я уже успел поцеловать ей кончики пальцев… и не только... Владимир завел старую песню о том, что барышням трудно устоять перед мужским обаянием, и если бы я позволил себе с ними переглядываться и шутить, то сейчас бы вокруг нас красавицы вились, как мухи, и что, в конце концов, мне пора прекратить смотреть на звезды и начать смотреть на девиц. Солнце заливало берег радостным светом, медово пахли одуванчики, над ними трудолюбиво гудели пчелы и ворчал шмель. Кони тихонько позванивали уздечками, отмахивались от надоедавших мух. Я, не слушая Владимира, размышлял о том, повезло ли мне, что мое мнение о невесте, по крайней мере, спросят. Потому что не факт, что учтут. Хотя, кто из молодых людей моего круга женился по любви? ... Луч огня из ваших глаз врасплох настиг меня, о, госпожа... - «Госпожа», «госпожа», - сердито пробурчал я вслух. - Госпожа? – встрепенулся Владимир. – Какая госпожа? Где? – он удивленно завертел головой. – Да ты меня не слушал! Опять! Вот и учи тебя! -Себя учи, учитель! – я пихнул его в бок, вскочил и принял боевую стойку. - Ах, вот ты какой! – заорал Владимир и как дурной весенний лось ринулся в атаку. Пару раз мне удалось увернуться от его длинных лап. Но кузен сделал обманное движение, и секунду спустя я лежал носом в одуванчиках, а лучший друг мялся на моей спине и приговаривал: - Сдавайся! Сдавайся! - Не буду сдаваться, - придушенно заявил я. – Ты не барышня! Владимир оглушительно захохотал, и я получил свободу. Мы умылись холодной речной водой, еще посидели под ивой, поговорили о том - о сём - ни о чем… Хорошо! Но предстоящая встреча в малой гостиной не давала мне покоя. Владимир доехал со мной до развилки, отказался от обеда и свернул к своей Орловке. Я с детства любил подъезжать к нашему дому: величественный, со строгими колоннами и высокими чистыми окнами, пускавшими зайчиков, он представлялся мне белым кораблем, плывущим навстречу по зеленым волнам. Подъездная аллея была пуста, у высокого крыльца еще не стояли чужие кареты. Значит, у меня было время переодеться, собраться с мыслями и с мужеством, чего уж там! - Барин приказали передать, что ждут вас у себя. Отец был в приподнятом настроении. Он уже оделся к обеду, поправлял перед зеркалом галстук и шутил с камердинером. - А, Петр! Хотел узнать, чем ты занимался с утра? - Все как обычно, - я неопределенно пожал плечами. – Фехтовал, ездил верхом, рисовал… - Рисовал? Это хорошо. Дипломату нужен верный глаз и точная рука. Приглядись сегодня к князю. - Что же к нему приглядываться, батюшка? Вы же не на нем меня женить хотите. Отец уловил строптивые нотки в моем голосе, но это не испортило его настроения: - Не на нем. Но приглядись: род достойный, да и князь в дипломатических делах не последний человек, а для тебя это важно. Зашуршал под колесами гравий, послышались голоса. Съезжались гости.
***
- Вот, передай Лаврентьевне, - матушка протянула мне большую бутыль с неаппетитной серой массой. – Доктор новомодную мазь для радикулита привез. Да напомни, что в пятницу вечером жду ее. Я вышел садовой калиткой, узкая тропинка глупой собачонкой метнулась под ноги, отскочила и, виляя хвостом, побежала через луговину к деревне. Здесь жила моя няня, которую услали из барского дома, когда я вырос. Самые добрые отношения по-прежнему связывали меня со старушкой. К ней я изредка приходил и просто так, и «помолчать за советом». Няня сидела на женской лавке, у самого оконца, пряла и приглядывала за бесштанным Минькой, правнуком. Минька не жалея коленок учился ползать: сейчас он решил добраться до кошки под лавкой, но руки-ноги его не слушались. Похоже, между Минькой и кошкой шла незримая война. Вот кошка замерла, наблюдая за мальчишкой. Но когда он в очередной раз пополз не вперед, а назад, она победно прищурила глаза и принялась вылизывать лапу. Минька сердито сопел и усердно… отползал все дальше и дальше. В кутнем углу большуха брякала сковородами, по избе плыл сытный блинный запах. - Ой, Петруша, проходи, проходи, родимый, - засуетилась няня, оставила прялку и подхватила с пола Миньку, который неотвратимо наползал на мои ноги. Из закутка выглянула Марья, улыбнулась и через мгновение вынесла высокую горку блинов и плошку с медом: - Не побрезгуйте, барин! Минька снова атаковал задом наперед насмешливую кошку, пальцы няни делали привычную работу, а глаза с любовью и удовольствием смотрели, как я поклонился образам, сел за стол и напал на блины. Они, толстые, дырчатые, с золотисто-коричневым припеком, просто таяли во рту. И я отдал им должное, хотя только что отобедал. Нянюшка, выдержав паузу, как заправский дипломат, начала издалека… - Как матушка с батюшкой? - Поклон тебе передают и мазь радикулитную. - Вот хорошо, а то спасу нет, как болит, - слова у няни одни, а голос другой, хитрый. – Гости уже съезжаются? Вроде, рано. - Это еще не гости. Так, соседи с визитом. - Соседи…, - эхом откликнулась она, покивала головой и спросила в лоб. – Видел ли девицу? Я поперхнулся, с трудом проглотил остатки блина и выдавил: - Нет, – вспомнилось некрасивое внимательное лицо князя, и в груди разлилась острая неприязнь к незнакомой девушке. – Давай не будем об этом говорить, няня. - Давай не будем, - покладисто ответила старушка, - а чего об этом говорить? Как батюшка с матушкой решат, так тому и быть. Уж они худого для своего дитяти не решат, - веретено успокоительно шуршало в ее сухих пальцах. – У них вон какая жизнь за спиной, им виднее… Я ткнулся взглядом в лениво сползающую по стенке плошки медовую каплю, а Лаврентьевну унесло воспоминаниями: - Мой тятенька с Данилиным батюшкой на ярмарке сговорились. Я ничего и не ведала до самых смотрин, с Данилушкой почитай перед самой свадьбой только и познакомились. Да и где раньше познакомиться было: двадцать верст – дорога не близкая… - она вздохнула. - Не глянулись мы друг другу, да из родительской воли не выйдешь… Веретено пело и пело свою извечную песню, она становилась все отчетливее, а голос няни пропадал, сливался с окружающими звуками. В пении веретена вдруг проступило … луч огня из ваших глаз …луч огня… о, госпожа… врасплох настиг меня…о, госпожа… я стал их узник пленный… Я вздрогнул и очнулся: - Что ты сказала? - Я говорю, так и оказался Данилушка моей половинкой. - «Половинкой»? – я засмеялся, испытывая неловкость от того, что все прослушал. – Да он тебя в два раза выше и толще. Скорее уж ты – его четвертинка. - Э-э, милый, в размере ли дело.… Когда Господь нас делил, видать, не глядя тюкнул.… А уж потом снова свел, так мы и срослись в одну душу. - Зачем же Господу людей тюкать, если потом снова сводить? – снисходительно спросил я. - А затем, что прогневали Его грехи наши. Вот и ходят по свету половинки неприкаянные, ищут родственную душу. Даст Бог – встретятся, и вот оно, счастье.… Но не все встречаются, оттого не в каждой семье лад… - Няня снова потянула кудель, тихо запело веретено. – Нам с Данилушкой повезло найти друг друга. Даст Бог, и ты встретишь свою половинку, милый, и будете вы счастливы. А может, батюшка мой Петр Михайлович, барышня эта – она и есть, - няня светло улыбнулась. Марья уже не стучала сковородками, стояла у стены, держала на руках уснувшего рядом с кошкой Миньку и слушала Лаврентьевну. Обычно веселая и улыбчивая, грустно смотрела она на спящего малыша, потом взглянула на меня полными слез глазами, горько покривилась: -Сказки… И ушла на свою половину. ***
Разобранная кровать пыталась приманить меня отогнутым уголком одеяла, большими белыми подушками, но я бездумно сидел у камина и рассеяно смотрел на сложенные шалашиком березовые поленца. Снова и снова вспоминалась мне песня веретена и нянин рассказ. Как дивно, по-молодому, светились ее глаза, когда говорила она про своего Данилушку!... Я взял карандаш, бумагу и попытался нарисовать этот чистый свет, этот молодой взгляд моей старой няни. Удивительная она, рядом с ней легко, покойно и ясно. Я вздрогнул: совсем не нянины глаза смотрели на меня с листа бумаги, но тот же дивный свет струился из них.… И хотелось смотреть в эти глаза.… И хотелось смотреть только в эти глаза.… И хотелось тонуть в них…. луч огня из ваших глаз…я стал их узник пленный… о, госпожа… - Петя, ну нельзя же так, прямо в кресле уснул, - тихонько пенял ласковый голос матушки, а руки заботливо укрывали меня наконец дождавшимся одеялом. Я с трудом приподнял веки. Матушка смотрела на меня почему-то не своими глазами, а теми, серыми. Я улыбнулся такому забавному сну и прошептал глазам: - Я люблю вас, маменька… Вкусно пахли ночные фиалки в саду. _______
*Bon! - «Хорошо!» — выражение согласия, одобрение, оценка выполнения приема, действия I have died everyday waiting for you...
Дата: Воскресенье, 03.03.2013, 19:03 | Сообщение # 3
Группа: Друзья
Сообщений: 1353
Статус: Offline
Награды:
***
А забавный сон продолжался, удивительно реальный. Веселая толпа людей в карнавальных масках под оглушительное гудение рожков и пиликанье скрипок несла меня тесной улочкой. Сопротивляться ей было бесполезно. Да я и не сопротивлялся. Горячая рука обнимала меня за пояс, я не мог разглядеть женщину под сплошной белой маской с красными губами, серебристыми блестками вокруг вырезов для глаз и вычурной лиловой конструкцией надо лбом. Незнакомка пританцовывала, смеялась низким грудным смехом и обмахивалась расшитым лиловыми цветами веером. Он то открывал на всеобщее обозрение, то снова прятал рвущиеся из-под сиреневого платья снежно-белые полушария.
- Ах, какой ты красавчик! – воскликнула она, вдруг быстрым движением сдвинула назад маску, закинула руки мне на шею и впилась в губы поцелуем. От нее вкусно пахло клубникой. – Побежали, надо и тебе спрятаться под маску. Пошалим! – пообещала она, снова дерзко засмеялась и потащила меня из толпы.
Людская река вливалась в площадь, над которой возвышался некто на коне. Мне почему-то захотелось рассмотреть гордого всадника, но таинственная проводница волокла меня за руку, громко распевая: «Пошалим! Еще как пошалим!» В тени дома прижались к серой стене прилавки. На них были навалены целые горы карнавального товара – маски, плащи, колпаки....
- Во что мы тебя оденем, красавчик? - весело спрашивала моя «сиреневая дама», а ее ручки рылись в куче плащей и накидок. – Хорошо бы «домино», но ты и так весь из тайны состоишь… Может быть, вот этот красный «дьявол»?... Нет, ты и так настолько горяч, что я еле сдерживаю себя! – она на секунду прильнула ко мне грудью, я успел ощутить ее мягкую упругость. – О! Мы наденем тебя в костюм крестьянина, и ты будешь кормить меня изо рта в рот виноградинками… Мммм….
- Вот ты где, моя птичка! – загремело у меня над ухом. Я отшатнулся. Бравый «гвардеец» облапил мою «сиреневую даму» и с хохотом потащил ее в людской круговорот. Я изумленно смотрел им вслед…
- Что выбрал сеньор? – продавец испугался, что вслед за покупательницей потеряет и покупателя. Я расплатился за маску, надел ее, и, отгородившись таким образом от толпы, осмотрелся.
Из центра площади с колесницы, увлекаемой квадригой коней, на меня сердито смотрел мраморный Нептун. Теперь я узнал это место, эту скульптуру работы Бартоломео Амманати, о которой современники сложили песенку «Амманати, Амманати, сколько мрамора ты истратил!» Судя по мифологическим персонажам, сидящим под струями воды, Амманати в былые времена щедро потратил не только мрамор, но и бронзу.
Теперь я узнал этот город. Это была Флоренция. Конечно! Что еще может присниться после Петрарки, усмехнулся я. И только мелькнула эта мысль, услужливая память забормотала: «…Луч огня… из ваших глаз врасплох настиг меня... О, госпожа…»
Стараясь не обращать внимания на навязчивые строчки, я принялся бродить по площади среди веселой кутерьмы карнавального хаоса. Золото костюмов, серебро кружев, разноцветье накидок, плащей, мантий и маски, маски, маски… Шуты и куртизанки, гвардейцы и висельники, паяцы и вампиры, дьяволы и ангелы.… Среди этого буйства красок нет-нет да и мелькнет черная маска Смерти, как напоминание о том, что все проходит. А потому надо веселиться и любить сегодня, ведь завтра не будет ничего.
Основное карнавальное действо с неизменными скоморохами, дудками и великанами на ходулях, по-видимому, было закончено, чучело было сожжено. Весна пришла на эти земли, будоража горячую итальянскую кровь.
Впереди был великий пост с его строгостями и ограничениями. Но сегодня под прикрытием карнавальных масок царили свобода и бесстыдство. Под несмолкающие звуки музыки сплетались в жарком танце мужские и женские тела; вцеплялись друг в друга холеные и мозолистые руки; впивались в выпирающие из-под корсажей округлости мужские взгляды и губы.
Лишь одна фигура, совершенно обнаженная, оставалась равнодушна к аромату страсти, волнами ходившему по площади: это была скульптура Давида работы Микеланджело, у подножия которой люди предавались любимым человеческим занятиям – пороку и обжорству.
Я решил не отставать, раз не вышло с пороком, предамся обжорству: купил румяный колобок – продавец щедро облил его медом, - сдвинул маску и с аппетитом принялся жевать.
Мое внимание привлекли взрывы хохота справа. Пара дрессированных обезьян в полном рыцарском доспехе - верхом на свиньях - скрестила копья в турнирном бою. По сигналу их «лошадки» с визгом понеслись навстречу друг другу. Удар – и один из «рыцарей» кубарем полетел на землю, смешно взбрыкнув ногами. Зрители гоготали и делали ставки.
Неподалеку на сколоченной из досок сцене разворачивалось другое действо. Здесь показывали оперу. Похоже, сюжет взят из греческой мифологии: самую красивую девушку оставляют на съедение дракону.
Самодеятельные актеры безбожно перевирали старинную пьесу, вставляли диалектные словечки и творили массу глупостей. Этим они изрядно потешали зрителей. Вот героиня трагедии, заламывая руки, прощается с родными и белым светом. Под звуки бубна появляется кровожадный дракон. Но вместо того, чтобы вкусно пообедать, он начинает петь о том, как трудна жизнь драконов, и как надоели ему вечно рыдающие принцессы, от них только икота и несварение желудка. Зрители, не ожидавшие от чудовища такой откровенности, покатывались со смеху и нисколько не сострадали злополучной деве. А вот и герой! Он отважно поет дракону, что если тот не уберется отсюда, то будет порван, как валенок зубами Тузика. Толпа свистела и подзуживала дракона не уступать…
Я купил еще пару медовых колобков и пошел вокруг площади, глазея на товары и стараясь не попасть снова в гущу толпы.
Солнце давно перевалило за полдень, дома отбрасывают длинные тени, но людское веселье не идет на убыль. Напротив, из узеньких улочек с шумом, песнями, танцами, все вливаются и вливаются карнавальные маски, жонглеры, певцы, музыканты, дрессировщики с медведями, собаками и ослами, акробаты на ходулях. … В толпе шныряют шарлатаны-гадальщики, шулера. Метатели ножей, борцы предлагают бросить вызов фортуне... Ряженые в костюмах чертей с факелами и хлопушками задирают горожан, шепчут непристойности женщинам, заглядывают под маски и норовят ущипнуть симпатичную девицу. Из кабаков доносится нестройное пение и запах пережаренного лука.
- О, Мадонна! – наперерез мне бросилась цыганка, еще довольно красивая, с волнистыми седоватыми волосами и ясным взглядом карих глаз. Ее портил только горб, заставлявший глядеть на меня снизу, отчего создавалось впечатление, что она заискивает и унижается. – Русский сеньор! Позвольте погадать вам, я открывала судьбу многим русским сеньорам, все остались довольны.
- Почему ты решила, что я русский? – неловко пытался я освободить свой рукав, но она цепко удерживала его.
- Я просто это знаю. Я ведь не какая – то рыночная шарлатанка, я – горбатая Бьянка! - цыганка попыталась величественно расправить плечи, мне показалось, что еще миг, и она перестанет быть горбатой Бьянкой, потеряв при этом свою особенность и несхожесть с тысячей других гадалок.
- И что ты им предсказала, тем русским сеньорам? Великую любовь? – не смог сдержать я иронии.
- Не всем... – уклонилась от ответа горбунья. - Так что же, синьор, позвольте вашу руку.
Каждый зарабатывает на хлеб, как может, решил я и протянул ей руку. Она рассматривала ладонь, и улыбка медленно гасла на ее лице: - Что за страна... Что за народ... – бормотала она. - Что ни ладонь, то противление Року.
Мы стояли посередине узкой улочки, загораживали дорогу, веселая толпа накатывалась, обтекала нас со всех сторон, пару раз я получил ощутимые тычки в бок, но мне уже хотелось выслушать удивленную гадалку.
Несколько долгих секунд она всматривалась в хитросплетения рисунка ладони, а потом пытливо уставилась на меня: - Зачем ты противишься Року? У тебя ведь такая удачная, долгая жизнь.
- А счастливая?
- Счастливая? И ты туда же... Ради призрачного счастья ты меняешь свой Путь на Странствия?.. Ветвится линия твоей жизни... Какую дорогу ты выберешь на распутье, а потом еще раз, и еще... И звезды, и кинжалы ждут тебя, но еще не поздно вернуться, один только шаг назад, и начертанная Судьба будет вести тебя: награды, почести, титул, богатство – все это твой удел.
Вокруг пел, танцевал и кривлялся карнавал, но мне было не до веселья: странная тишина объяла меня и весь мир. ... Луч огня из ваших глаз врасплох настиг меня, о, госпожа, я стал их узник пленный... С трудом шевеля пересохшим языком, я выдавил: - А счастье?
- Все в твоих руках, - задумчиво ответила она, неопределенно пожав плечами. – Иди, Странник!
Горбунья оттолкнула мою руку, ступила назад, и толпа поглотила ее, сомкнулась за ней, как вода.
Карнавал обрушился водопадом, мелькали пестрые одежды и яркие маски, рожки и бубны старались вовсю. Все смешалось: пение, игривый смех, грубоватые мужские голоса, веселые женские руки, походя обнимающие меня, запахи рыбы и апельсинов.
Я углубился в боковую улочку, узкую, заставленную с обеих сторон лавочками и навесами. Один из них спрятал меня от утомительного солнца, но глоток слабого кисловатого кьянти, хорошо утолявшего жажду, не мог утолить моих мыслей. Конечно, каждый зарабатывает на жизнь по-своему, но не каждый день тебе говорят, что ты противишься Судьбе. Страшновато, будто лишаешься чьей-то защиты…
Вдруг я словно вынырнул из мрачных глубин озера в солнечный мир: господи, да о чем задумался, чем озадачился? Старуха зарабатывала деньги, вот и плела таинственную сказку! А моя жизнь надежна, устойчива, родители расписали ее на сто лет вперед. Какое там противление року? Ну и горбунья, просто лекарь – гипнотизер!
Я осмотрелся, куда это меня занесло.
Карнавал был и здесь: клубилась у прилавков толпа, там шла азартная торговля с красноречивыми жестами и хлопаньем по бедрам (впрочем, независимо от результата и покупатель, и продавец оставались довольными).
Между навесами притулилась небольшая ширма – будочка с театральным портальчиком. Здесь дают представление кукольники – бураттинаи. Носатый Пульчинелла крутится пред зеркалом, примеряет нечто, очень напоминающее папскую тиару: - Нет, эта мне не идет…. И эта.… Дайте-ка вон ту, с золотым верхом!
- Почтеннейший, купите простой колпак!
- Это мне не по сану!
- Э-э-э?…
- Вы разве не слышали, что жена почтенного Панталоне сына родила?
- А-а! Так вы теперь ПАПА! Поздравляю!
Зрители посмеиваются, подталкивают друг друга локтями и смотрят на «Папу» с нескрываемой симпатией.
У фонтанчика пожилой жонглер ловко подбрасывает и ловит не меньше дюжины разноцветных шаров, а молоденькая сеньорита под аккомпанемент двух уже расстроенных мандолин задорно отплясывает непременную тарантеллу. Стройные ножки выстукивают рисунок, юбка задорно взлетает на непристойную высоту, роскошные волосы струятся черной волной, и бубен, украшенный лентами, вторит мандолинам. Зрители в масках и без масок притопывают в такт музыке, хлопают в ладоши и свистят при особенно бессовестном поведении юбки, монеты звонким ручейком льются в шляпу черноглазого мальчишки с лукавой мордашкой и белозубой улыбкой.
Я медленно побрел вдоль прилавков, лениво рассматривая разложенный товар. Вот гончар выставил прямо на мостовую свои хрупкие сокровища: множество кувшинов и кувшинчиков, расписанных по горлышку затейливым растительным узором; среди них развалилось приличных размеров блюдо, украшенное пальмой со смешной обезьянкой, похожей на медвежонка, чаши, миски... Рядом, музыкальной лавке, кто-то неумело пробовал звучание скрипки, нестройные звуки били по нервам. Пожилая пара остановилась у ювелира, сеньора примеряет золотой перстень с ярким камнем на толстый, как колбаска, палец. Похоже, ей нравится, а мне нет. Две девушки в костюмах цыганок с удовольствием роются в разваленной на прилавке яркой мелочи, смеясь и поглядывая на меня, прикладывают к розовым щечкам ленты и к черным волосам цветы, выбирают пуговицы, вот начали примерять браслеты, подвески...
В толпе за спиной вспыхнула потасовка, раздался визг, крики «держи!», я оглянулся. На меня, спасаясь от кулаков, падал потной спиной здоровенный детина. Я попытался удержаться на ногах, но мы рухнули на прилавок, оказавшийся не таким уж и прочным, рассыпав бусы, пуговицы, всю блестящую мишуру, которая миг назад радовала девушек. Хозяин лавки, ругаясь непереводимыми словами, схватил мощными лапами детину, зарычал и швырнул в толпу, которая понесла его куда-то дальше. Боюсь, такая же участь ожидала и меня, но он вовремя увидел, что я пытаюсь помочь ему, собираю в мятую коробку упавшие подвески. Вездесущие мальчишки и девчонки зашныряли вокруг, подбирая рассыпанные пуговицы и бусинки.
Вдруг ветер принес аромат фиалок, такой яркий и сильный, что заглушил все запахи. Я сначала замер на месте, а потом пошел за этим ароматом, разрезая массу танцующих, веселящихся людей. ... Луч огня из ваших глаз врасплох настиг меня, о, госпожа..... Строки сонета запели, закружились в памяти, перебиваемые мелодией тарантеллы. Запах фиалок то исчезал, то появлялся снова, я метался среди людей, как безумный заглядывал под маски, и искал, искал... Я знал, что ищу. Серые глаза под бровями вразлет. ...Луч огня из ваших глаз ... я стал их узник пленный....
Трое молодцов в смеющихся масках, в красивых, черных с серебром нарядах неожиданно подступили ко мне с разных сторон. Подошедший сзади прошипел в ухо: - Тихо! Не дергайся, а то уколешься!
Я почувствовал, как под левую лопатку ткнулось что-то острое. Что происходит? А тот, что сзади, шипел, обдавая меня запахом вина и лука: - Отдай то, что подобрал – и останешься жить.
- Подобрал? Где? Когда?
- Сейчас, у фонтана.… Тот, потный, бросил его тебе. Мы видели. Отдай по-хорошему!
Я бы отдал то, что они требуют, мне чужого не надо, но я решительно не понимал, о чем речь: - Сеньоры, я не понимаю…
- Ах, он не понимает! – вышел из себя один из нападавших. Его рука с блестящей иглой стилета неуловимо метнулась ко мне, и живот взорвался непереносимой болью.
***
Я не смел пошевелиться. Просто лежал на животе в собственной спальне и слушал, как там, под руками, медленно уходила БОЛЬ. Но ушла она не вся: справа по-прежнему слегка жгло и покалывало. Осторожно, боясь ее возвращения, я повернул голову, скосил глаза, но огромного пятна крови – я ожидал его увидеть – под животом не было.
Что же так болит-то? Не дай Бог, этот… как его… аппендицит.
Прижимая руки к животу, я перевернулся на спину. Боль внезапно исчезла совсем, а под рукой ощутился какой-то предмет. Я медленно сел, расстегнул пижаму и увидел на коже красный шрамик. Он был маленький, выпуклый и больноватый на ощупь. В складках пижамы отыскался и таинственный предмет. Это была металлическая пластинка, по форме напоминающая рыцарский щит. Похоже, именно ее острый уголок впился мне в живот и оставил след. Откуда она здесь? Чья? У меня такой вещицы точно не было!
Я поджал по-турецки замерзшие ноги и начал рассматривать пластинку. Это и правда был крохотный щит, по его краю вился девиз на незнакомом языке. В нижней части поля, темно-зеленой, была изображена поджарая крыса с колосом в зубах. Верхняя часть была поделена пополам, справа на желтом фоне сидела дева и лила в бассейн воду из высокого кувшина, слева серебрились звезды на черном небе.
Абсолютно незнакомый герб! Я потрогал пальцем шрамик на животе, вспомнил дурной сон, и спину осыпало холодом. Не может быть! Ерунда какая-то…
В дверь постучали. Я спрятал находку в кулак и отозвался: - Войдите.
В дверь просунулась усатая физиономия: - Барин, умываться изволите? Там уже завтрак накрывают.
Утро потекло своим чередом: завтрак, тонкости хозяйствования – отец принимал управляющего, а я «мотал на ус», затем урок фехтования, душ, письма в библиотеке…
И мысли по кругу: странный щит – страшный сон – не может быть! –но вот же он, странный щит…
Потом я вспомнил нянюшкину примету, что страшный сон надо рассказать до обеда, тогда все будет хорошо, и поехал к Владимиру.
Услышав, что я еду в Орловку, за мной увязался Левушка: - Пе-е-еть, я не буду вам с Владимиром мешать!
- Будешь!
- Я буду в гостиной сидеть, как пришитый. Клянусь!
- С Мари?
- А что? И даже с Мари, - храбро заявил он.
Спокойным шагом несли нас кони по лесной дороге. Брат старался выглядеть равнодушным, но я видел, как лихорадочно блестят его глаза, как временами делается прерывистым дыхание и весь он, забывшись, оживляется и подскакивает от нетерпения в седле. Да, кузины – страшная сила!..
Левушка в очередной раз осадил себя и чинно завел разговор: - Петь, а ты теперь жених?
Я дернулся: - Левка!
- А что? Вон все примеряют вас с княжной Анастасией.
Я спросил хищно: - Как это «примеряют»?
- Обсуждают, подходите вы друг другу или не подходите.
- И кто обсуждает?
- Больше всего, конечно, девки. Танька обревелась вся. Она по тебе давно сохнет. Ой-ой! Не взглядывай грозно. Будто сам не знаешь, - но поспешно продолжил. – Натали говорит, чтобы меньше уши развешивал. И батюшка с матушкой тоже говорят.
- Про уши?
- Нет, между собой. Батюшка говорит, что Анастасия тебе неплохая партия, и с лица воды не пить, а матушка вздыхает.
- Правильно тебе Натали про уши говорит. Не развешивай!
- Да что вы все про мои уши! - вспылил Левка и вдруг прыснул. – Петь, я ее видел как-то раз, Анастасию. Когда она еще не была твоей невестой.
- Она и сейчас не невеста, - огрызнулся я.
- Да-да.… Так я про Анастасию. Она, конечно, приятная: стан тонкий, веселая, но уши…. Я бы никогда на таких ушах не женился!
- И что же не так с ушами? – я скрывал за насмешкой беспокойство. Надеюсь, мне это удалось.
- Они такой странной формы. Такие… такие… как у белки!
Я сказал с иронией: - А некоторые начитались Петрарки! Некоторым Лауру подавай! - едва я произнес «Петрарка», как что-то щелкнуло в груди, сладко и больно заныла душа, вспомнился начатый вчера портрет, дивный изгиб ресниц, … луч огня из ваших глаз,… о, госпожа… - Этот Петрарка, как зубная боль.
- Кому-то Лаура достанется, - ершисто парировал Левка, - а кому-то на белке жениться придется!
- Балбес! Много ты в белках понимаешь! Догоняй! – и я помчался к развилке на Орловку.
Шрам на животе уже начал пропадать. Владимир недоверчиво потыкал в него пальцем и принялся разглядывать пластинку. - Ну, что ты об этом скажешь?
- Что я могу сказать? – кузен задумчиво провел пальцем по рисунку. – Звезд семь, колос спелый, крыса тощая, дева красивая, вода мокрая. – Он наткнулся на мой свирепый взгляд и продолжил. – Это, скорее всего, медальон: видишь отверстие, сюда можно вставить веревочку.
- Да, похоже. Но чей это герб на нем?
- Никогда не встречал такого. – Владимир вдруг рассмеялся. – У Иртаневых тоже крыса на гербе, только с крылышками.
- И ты заметил? Правда, они считают, что это дракон. Не будем их разубеждать.
- Красивая вещь. – Владимир вернул медальон мне. – Что ты намерен с ним делать?
Я пожал плечами. - Пусть лежит. Может, кто хватится.… Кто-то же его потерял.
- Ага. В твоей пижаме.
- Ага, - подхватил я. – В пижаме. Значит, прачка потеряла.
- Откуда у вашей прачки такая прелесть? Ухажер подарил?
- Да наша прачка старуха уже, ей лет сорок. Откуда у нее ухажер?
- Или девки подкинули, когда постель тебе перестилали. – Кузен лукаво прищурился. – Думаю, не одна Танька по тебе слезы льет.
- Перестань! Может, матушка обронила, когда приходила «доброй ночи» желать…
В общем, мы решили послушать разговоры и понаблюдать, не станет ли кто искать эту занятную вещицу.
Проходили дни. Владимир, едва переступал порог, первым делом вопросительно смотрел на меня. Я отрицательно качал головой.
Медальона никто не хватился.
А со мной происходило что-то необычное: необходимость быть начеку, не заговорят ли о моей находке, заставила меня постоянно думать о медальоне, беспокоиться о его сохранности. В конце концов, я вдел в него веревочку и стал носить под рубахой рядом с крестом.
Иногда мне казалось, что прохладными весенними вечерами от медальона шло тепло, окутывало и согревало меня, а во время тренировок с мсье Гранжем металлическая пластинка приятно холодила грудь.
Я снимал его только на ночь, клал на прикроватный столик и утром, с закрытыми глазами, первым делом искал рукой резную пластинку. А уже потом выныривал из сна. Кстати о снах. Они были ужасны: мучил Петрарка; серые глаза – они становились мне все роднее – смотрели с непонятным укором, грустью, а иногда – и это было самое невыносимое! – плакали, роняя с ресниц крупные чистые капли… Я не высыпался, домашние уже заметили темные круги у меня под глазами…
Однажды утром я не нашел медальона! Как ужаленный, вскочил я с постели! Он лежал на ковре, упал со столика. Счастливый, зажав в кулаке медальон, откинулся я снова на подушки и облегченно смежил веки. Серые глаза впервые за много дней улыбались. В приоткрытую форточку ветер принес запах черемухи и фиалок.
Весь день я размышлял о странном воздействии, которое оказывала на меня эта красивая вещь. Так приятно держать ее в руках, разглядывать и представлять, что небо на моих глазах посветлеет и потеряет звезды, или крыса превратится в льва, или дева посмотрит на меня, и у нее окажутся мои серые глаза…. От этого сердце начинало колотиться, жар охватывал щеки. Матушка заметила, обеспокоилась, трогала рукой и губами мой лоб. В конце концов, она отправила меня в постель и захлопотала с липовым чаем и прохладным компрессом.
Я улыбался про себя и не сопротивлялся ее заботам. Матушка погладила меня по щеке: - Усни, Петруша!
Я поцеловал матушкины пальцы, нежно пахнущие фиалками, незаметно сжал медальон, закрыл глаза и отправился в страну грез, надеясь, что встречу там обладательницу чудесных серых глаз.
Вот тут это и случилось!.. I have died everyday waiting for you...
Дата: Воскресенье, 03.03.2013, 19:24 | Сообщение # 4
Группа: Друзья
Сообщений: 1070
Статус: Offline
Награды:
Цитата (Arven)
Поэтому в повествовании присутствуют заунывные описания природы, размышлений, ощущений, герои любят долго и со вкусом поболтать... Если тебе станет скучно, то используй этот рассказ как снотворное)))
Нинуля Боже Все человеческие мнения относительны: каждый смотрит на вещи так, как ему удобно.
Дата: Воскресенье, 03.03.2013, 23:31 | Сообщение # 7
Группа: Друзья
Сообщений: 1353
Статус: Offline
Награды:
Цитата (bel@mi)
Подскажи адресок Владимира
Хулиганка))) Ты забыла, что он из 19 века? Сядь и скромно жди, пока тебя заметят и выберут, как положено добропорядочной тургеневской девушке *загоняю Мадину в беседку и заставляю вздыхать и ждать принца на белом коне*)))))))) I have died everyday waiting for you...
Безжалостная сила мощно проталкивала меня сквозь тугую прозрачную завесу: больно заложило уши, в носу что-то хрустнуло, и пошла кровь, от невозможности вдохнуть потемнело в глазах.
Наконец, невидимая ткань с громким хлопком прорвалась. Оглушенный, я провалился в сверкающий солнцем день, и зеленый берег какого-то озера рванулся мне навстречу.
Удар о землю вышиб из меня воздух, несколько долгих секунд я лежал неподвижно, преодолевая спазм в груди и обретая чудесную возможность дышать. Наконец я сел, вытряс из головы остатки боли и открыл глаза.
Двое странно одетых подростков с серьезными, решительными лицами направляли на меня тонкие палочки, похожие на гимназические указки. Один из парней, черноволосый и вихрастый, прикрывал собой невысокую девушку с живым ясным лицом, веснушками на носу и лохматыми длинными темно-рыжими кудрями.
Пауза затягивалась.
- Э-э.… Здравствуйте, - я остался сидеть на земле, всем своим видом демонстрируя миролюбие.
- Привет, - ответил тот, что оберегал девушку, - ты кто?
- Я? Петр, – ответ прозвучал глупо, но что еще можно было сказать.
- Мракоборец?
Я отрицательно качнул головой.
-Тогда как тебе удалось преодолеть защитный барьер? – прищурился вихрастый, держа палочку, словно какое-то оружие.
- Не знаю.… Какая-то сила меня протолкнула. А что это за место?
Я рискнул оглядеться. Ярко-голубая, без единого облачка, небесная чаша опрокинулась над горами, между которыми спряталось средних размеров озеро, его волны тихонько трогали берег в двух метрах от меня. На правом его берегу, совсем недалеко от нас, возвышался величественный замок. Он словно вырастал из прибрежной скалы, взметнув в синеву неба несколько высоких башен и множество башенок с тонкими шпилями. Он был стар и молод, этот замок. В нем вполне могла спать Красавица из сказки, и уж точно жили привидения. Парадные двери замка распахнуты, от высокого крыльца во все стороны разбегаются дорожки. Везде - на склоне холма, на берегу озера - дети разного возраста. Они сидят в тени и на солнце, прогуливаются, читают, играют в мяч и просто носятся друг за другом. Их голоса, смех, крики доносятся до нас.
- Что за место? – фыркнула рыжеволосая девушка, в ее руке тоже была загадочная палочка. Девчонка подозрительно ела меня глазами. – Это Хогвартс. На его территорию нельзя трансгрессировать. Это каждый волшебник знает.
- Волшебник? – оторопел я. – Но… я… не волшебник…
На лице вихрастого настороженность потеснилась, освобождая место удивлению, но руку с палочкой он опустил.
- Не убирай палочку, Ал, – предостерег его приятель, низенький и толстощекий блондин, – все это очень подозрительно. Надо позвать профессора МакГонагалл или директора. Это вторжение на территорию школы!
Виг открыл рот, набрал полную грудь воздуха, но от его негодования девочку спас низкий удар колокола. Он родился в замке, отразился от воды, пролетел над озером и затих в лесу позади нас. Отдыхавшие всюду ребята бросились к замку, как цыплята к кормушке.
Щекастый Виг охнул: - На травологию опаздывать нельзя: профессор Долгопупс, добрый- добрый, а оставит после уроков – и пропала тренировка!
- Вы идите, - бросил Ал, - а мне надо решить, что делать с нашим гостем.
Он направил на меня свою палочку, (я успел испугаться, понимал уже, что она – не может быть! - волшебная) и произнес: - Эпискеи!
Я охнул: в моем носу опять что-то хрустнуло, ему вдруг стало очень жарко и тут же – очень холодно. Я осторожно потрогал нос, он больше не болел, крови не стало.
- Спасибо, - благодарно пробормотал я, глядя как палочка Ала скрывается в рукаве легкой мантии.
Тем временем белобрысый Виг уже мчался к замку, но девочка не тронулась с места. Она пристально смотрела на меня и напряженно о чем-то думала.
Ал подал мне руку, предлагая подняться с земли: - Давай знакомиться. Я – Альбус Поттер, - рукопожатие прохладной сильной руки было дружеским, располагало к доверию, - можно просто Ал.
«Имя странное, а фамилия английская», пронеслось у меня в голове.
- Петр…Иванов, - представился я, - можно просто Питер.
- А это Роза Уизли, - веселые искорки скакнули в ярко - зеленых глазах Альбуса, - моя умная и отважная кузина.
- Сударыня!.. – поклонился я учтиво.
Но сударыня продолжала сверлить меня взглядом: - Раз ты не волшебник, значит, у тебя должен быть чрезвычайно сильный магический предмет, с помощью которого ты сюда попал.
- Думаю, меня привело сюда вот это, - я вытянул из-под рубашки Медальон на шнурке, - хотя я толком и не знаю, что это.
Мои новые знакомцы с интересом принялись его разглядывать. Роза достала свою волшебную палочку, вопросительно взглянула на меня и после утвердительного кивка дотронулась ею до металлической пластинки амулета. В моей груди что-то тепло трепыхнулось в ответ на это касание, а вода, бегущая из кувшина красавицы на Медальоне, чуть заметно вспыхнула и погасла, будто подмигнула.
- Постой, - задумчиво бормотала девочка, - постой,… по-моему, я где-то про это читала… где же?.. где же?.. Я сейчас!
- Теперь не успокоится, пока не перероет всю библиотеку, - усмехнулся Альбус, провожая взглядом летящие по ветру мантию и волосы. – Значит, у нас есть время поговорить. Сядем здесь, люблю это место: и дед, и отец здесь сидели, когда были школьниками.
Мы сели рядом на корни огромной старой березы, и я, наконец, задал не дававший мне покоя вопрос: - Ты… волшебник?
- Да, - просто ответил он, - и я, и Роза, и Виг, и все здесь волшебники.
- Это удивительно, - мое сердце сладко замерло. – Удивительно…. Так не бывает.… Будто сказка…
- Это не сказка, - засмеялся Альбус, - волшебный мир так же реален, как и мир маглов, не волшебников. И эти миры существуют рядом, у меня, например, есть друзья-маглы. Правда, лет двадцать пять назад действовал строжайший Статут о секретности, маглы о нас, считай, ничего не знали. Но потом произошли известные события, и Статут стал менее актуален. Конечно, и сейчас наш мир достаточно закрыт, но не из-за снобизма волшебников, а потому, что у остальных людей нет способностей, позволяющих свободно пользоваться нашими территориями.
- Территориями?
- В Англии, как и везде, я думаю, есть деревни, где живут только волшебники. Но большинство магов живет в обычных населенных пунктах. У нас много точек соприкосновения с неволшебным сообществом: некоторые из наших женятся или выходят замуж за маглов, в семьях маглов иногда рождаются волшебники, а в семьях волшебников – увы! – рождаются сквибы.
- «Увы»? – я интуитивно понял, что сквибы - это дети волшебников, лишенные магических способностей.
- О, прости, - Ал вскинул руку и смущенно взъерошил и без того торчащие на макушке волосы. – Мне, конечно, кажется, что быть волшебником лучше, чем маглом, я же волшебник.
- Ну да… ну да, - пробормотал я, ошалело раздумывая над всем этим. Подумать только, волшебный мир рядом с нами…я знаком с настоящим волшебником… его кузина – красивая колдунья с рыжими волосами… мой сломанный нос вылечили волшебством...
Кошмар – когда буду исповедоваться, батюшку хватит удар!
Но я был здесь, возможно, это имело какой-то смысл, и следовало узнать обо всем как можно больше: – И давно … кхм… волшебники … живут рядом с нами?
- Я думаю, это было всегда. Вот ты откуда? Где ты живешь?
- В России.
- Класс! – распахнул глаза Альбус. – В городе или в деревне?
- Родительское имение в деревне. А учусь в Москве.
- О! – и молодой волшебник восхищенно уставился на меня, как на восьмое чудо света. – Я был в Москве. Красивый город, как и Лондон. Мы с моей матерью и тетушкой Гермионой летали туда в пасхальные каникулы. Правда, на метле было нельзя, так что летали на самолете.
- На чем? На ковре-самолете? – я поверил бы уже всему на свете.
- Нет, - расхохотался Ал, - на обычном магловском самолете.
Меня охватило непреодолимое желание проверить, не стала ли моя голова квадратной, а уши ослиными – настолько реальным и неправдоподобным, притягательным и отталкивающим одновременно было то, что со мной происходило: волшебники, самолеты какие-то, тетушки на метле…Я поднял руку и, как дурак, ощупал свое ухо. Все было в порядке, и это тоже было удивительно.
Несколько секунд мой необычный собеседник смотрел на мое обескураженное лицо, затем его осенило: - А какой год сейчас в России?
Теперь засмеялся я: - Думаю, такой же, как и в Англии, 1807.
- 1807?
Альбус странно посмотрел на меня, поднялся, отошел к озеру, захватил горсть камушков и стал по одному бросать их в солнечные блики на воде.
Что-то опять было не так, настолько, что поразило даже волшебника, воспринимающего все вокруг как должное.
Ветер принес из-за гор надоевшую за зиму прохладу и неспешно плывущее облако. Его роскошная, чуть синеватая снизу, пушистая громада, причудливо ломаясь, отражалась в воде. Легко булькали камушки, переезжая жить на дно озера. Медово, как дома, пахло цветущей черемухой, призывно золотились на зелени травы одуванчики, над ними гудел шмель, неизвестно как пробравшийся через барьер на волшебную территорию, а может тоже маг из мира насекомых….
Альбус повернулся ко мне, замешательство на его лице уступало место пониманию: - 1807 год…. Я уже понял, Питер, что ты из другой страны – фамилия у тебя необычная, да и Розу «сударыней» назвал, - но мне даже в голову не пришло, что ты из другого времени. Теперь ясно, почему ты не знаешь про самолеты. В твое время их еще не изобрели!
- Еще не изобрели? А ты на них уже летал…. Какой же год сейчас в Англии? – боясь ответа, спросил я.
- Сегодня семнадцатое мая две тысячи двадцать третьего года, - медленно и осторожно ответил Альбус и подошел поближе, будто желая оказаться рядом, когда мне станет совсем плохо.
И мне стало. Дата придавила меня, как рухнувшая наконец пизанская башня. Сердце сбилось с ритма. Я опять верил и не верил. Мне было жутко, потому что там, в моей реальности, я уже УМЕР (!!!), и я был готов вопить от страха и восторга, потому что ЖИВ в двадцать первом (!!!) веке и доказательство - вот оно - настоящий волшебник (!!!). Было от чего потерять рассудок.
Ал сел рядом на толстый сероватый корень березы, выступавший из почвы, и замолчал, давая нам обоим возможность прийти в себя.
Когда мое сердце снова начало биться, а мозг – мыслить, я продолжил разговор: - Похоже, ты прав, Альбус, волшебный мир действительно рядом: и в мое время живут колдуны и ведьмы, например, знахари или гадалки. Обычно люди боятся и не любят их, но, когда надо, приходят к ним за помощью. Я знаю, что в средние века в Европе колдунов жгли на кострах, как еретиков, но у нас в России инквизиция так не свирепствовала.
- Да, в средние века нам пришлось несладко, - вздохнул Ал, - конечно, после принятия в 1689 году Статута о секретности целителям приходилось рисковать, но когда речь шла о спасении ребенка или женщины, они не думали о себе. Это высшая форма служения, не знаю, смог ли бы я так поступить. Конечно, костер – это для чародея не смертельно, но неприязнь окружающих, гонения, пытки….
Удивительно, этот волшебник настолько откровенен со мной, что обнажает даже глубины своего сердца. То ли Медальон этому причиной, то ли по природе своей он настолько открыт. Для меня, будущего дипломата, которого учили взвешивать каждое слово на весах осторожности, такое доверие со стороны незнакомого юноши было непривычным и драгоценным. Я будто с Владимиром разговаривал, было странно что-то скрывать от него, а наоборот, было важно узнать его мнение о многом. Видимо, это называет нянюшка «родственными душами». И я решил отбросить ненужную дипломатию. I have died everyday waiting for you...
Мы оглянулись на голоса за спиной. Мимо шли две девушки в ярко-зеленых мантиях с желтым вышитым знаком на груди. Они толкнули друг друга локтями, переглянулись и с интересом принялись рассматривать меня, пока поворот дорожки не скрыл нас от их любопытных взглядов.
- Давай пройдемся, на ходу легче думается, - Ал снова взъерошил волосы, словно разгонял грустные мысли, и поднялся. Мы медленно пошли по берегу прочь от замка.
- По большому счету, знахари, или колдуны и ведьмы, как их называли, не все были настоящими волшебниками, - продолжил он размышлять вслух. – Они просто знали и умели то, чего не умели другие. А почему не умели? Не учились. Ты, Питер, для своих крестьян (у тебя ведь есть крестьяне?) тоже в чем-то колдун, потому что умеешь делать то, что они не могут.
- Что ты! Какой из меня колдун! – я испуганно перекрестился. Альбус внимательно взглянул на меня, улыбнулся и перевел разговор: - А где ты учишься в Москве, уже выбрал профессию?
- В Московском университете, на юридическом факультете. Не скажу, что мне очень нравится, он отец считает, что дипломатическая служба – самое подходящее поприще для меня. В армию мне нельзя,- Ал вопросительно вскинул брови, - я ужасно рассеян и романтичен, так говорит отец. Возможно, он в чем-то прав. Так что, буду дипломатом.
- И что ты изучаешь?
- Так, ничего особенного, - я пожал плечами, - историю стран и народов, право, психологию, этикет, иностранные языки…
- Мы такого не учим, - уважительно протянул Ал и одобрительно добавил, - а по-английски ты здорово говоришь, свободно и без акцента.
- По-английски? – я даже остановился. – Интересно: думаю по-русски, вслух говорю по-английски и даже этого не замечаю? Волшебство какое-то…
- Так бывает: мой отец – змееуст. Он тоже не замечает, когда говорит на змеином языке, - Альбус пытался подбодрить меня, но лишь выбил из-под ног твердую почву, на которую я встал, заговорив об учебе в университете. И я опять забарахтался в удивительном волшебном мире: - А какие науки преподают в вашем университете?
Ал взглянул на замок: - Хогвартс – не университет. Это школа чародейства и волшебства. Нас здесь учат пользоваться своими магическими способностями. А науки.… Так, ничего особенного: заклинания, превращения, полеты на метле, защита от темных искусств, магловедение… - в тон мне ответил он.
Мы переглянулись и расхохотались. Мне стало совсем легко с этим парнем. Я знал его сто лет.
Окружающий пейзаж незаметно изменился. Стена леса отступила, берег усыпали валуны, уходя от воды, они прорезали лес каменной рекой, становились все крупнее и массивнее, пока не превратились в предгорье. Видимо, последний ледник хорошо потоптался здесь, прежде чем двинулся дальше.
Я ловко прыгал с камня на камень и вскоре был за это наказан: нога в необычной, но очень удобной обуви (откуда-то я знал, что она называется «кроссовки») соскользнула. Охнув, я уселся на камни. Альбус присел на корточки, сильными пальцами обследовал сустав: - Я, конечно, не целитель, но азы мы уже изучали. Вывиха нет, боль скоро пройдет, но пока лучше посидеть,- таков был его вердикт. Он помог мне пересесть на удобный плоский валун и устроился рядом, забавно сунув под себя ногу. Боль и вправду начала стихать, но настроение испортить успела.
- Знаешь, Ал, я боюсь, что придет завтра, и сам себе не поверю, что был здесь и познакомился с тобой, - поддался я испорченному настроению.
- Тогда надо взять отсюда что-нибудь с собой, - он деловито осмотрелся, но ничего подходящего рядом не оказалось. – Но что? Не потащишь же ты в кармане булыжник, хотя мой дядя Джордж, большой шутник, одобрил бы такой сувенир…
Волшебная палочка легко скользнула из его рукава, удобно умостилась в ладони и написала в воздухе короткую вертикальную завитушку. Миг – и на месте завитка появился великолепный белый крупный цветок, формой напоминающий колокол. Его заостренные лепестки начали мягко раскрываться, изящно загибаясь к матовому темно-зеленому стеблю. Моему потрясенному взору открылись пять бархатных ярко-оранжевых пыльников на длинных светлых ножках, танцующих вокруг гордого пестика, и россыпь рыжих веснушек, разбросанных у основания лепестков. Незаметно изменились и сами лепестки, они были уже не просто белоснежными, казалось, от них исходит серебристое ароматное сияние.
Такая красивая магия, сотворенная у меня на глазах, задела в душе какие-то струны: я, конечно, по-прежнему побаивался ее, но был благодарен ей за созданное совершенство.
- Я знаю, что это такое, - мне было страшно заговорить, будто чары развеются от резкого звука. – Это лилия Мадонны, очень редкий цветок. По приказу Его Величества Петра I их выращивают в Петербурге с прошлого века. Отец Сергий рассказывал моей матушке, что архангел Гавриил, явившись к деве Марии, дабы предсказать рождение Христа, держал в руке лилии. Поэтому белые лилии украшают православные службы на Рождество Христово и Крещение.
- Но лилии были атрибутом и других обрядов, - скептически откликнулся Альбус и – увы! – разрушил все очарование. - Об этом говорится в учебнике по истории магии. Лилии участвовали в мрачных средневековых церемониях - аутодафе. По мнению инквизиторов, белоснежные цветы рядом с горящими факелами весьма наглядно показывали, что если тела богоотступников погибнут в пламени, то души их станут чистыми и безгрешными. Так что, лилия, ко всему прочему - символ изощренной жестокости, - он помолчал. - Хорошо, что все эти ужасы в прошлом!
На сладкий аромат лилии прилетел шмель. Он тяжело бухнулся на цветок и неуклюже, но настойчиво стал протискиваться внутрь колокола, расталкивая пыльники. Ал рассмеялся и направил на его толстый полосатый зад прохладную струйку воздуха из волшебной палочки, шмель сердито завозился, пятясь и пачкаясь в пыльце, выбрался на свободу и, недовольно загудев, умчался.
- Лилия для моей семьи имеет особое значение, – сказал довольный Альбус. - Так звали мою бабушку, так зовут младшую сестренку, боюсь, так придется назвать и мою дочь…. Хотя мне больше нравится…
Он повел волшебной палочкой, и рядом с лилией появилась роза, алая, совершенная по форме, с редкими капельками росы на лепестках и листьях. Ал опасливо взглянул в сторону далекого замка, дотронулся до цветка кончиком волшебной палочки, и роза изменила цвет: каждый ее лепесток стал сдержанно-каштановым у основания с постепенным переходом к красивому откровенно-рыжему оттенку.
Зеленые глаза мечтательно смотрели на цветок, кончик волшебной палочки задумчиво постукивал по губам, прямо по легкой улыбке. Да, подумал я, кузины – страшная сила!
Альбус взглянул на меня и смущенно ухмыльнулся; незаметное движение палочки – и роза растаяла в прозрачном воздухе, а лилия подплыла к моей руке и настойчиво постучала по ладони. Я осторожно сжал пальцы, принимая чудесный подарок, и благодарно улыбнулся Алу. Он поднялся и потянулся: - Думаю, нам пора обратно. Как твоя нога?
Я и забыл про нее! Теперь уже осторожно, как бы не оступиться, выбрались мы из каменных россыпей и побрели к рощице на берегу, где росла любимая береза Альбуса и его предков.
Боясь, что Алу будет неловко от того, что я узнал его секрет, я дипломатично продолжил разговор нейтральной темой: - Замечательная все-таки вещь – волшебная палочка.
- Если ты настоящий волшебник, - неожиданно воодушевился Ал, - то можешь направлять свою магию практически через любой инструмент. Но удобнее всего волшебная палочка, и лучший результат будет, когда между палочкой и волшебником возникает духовное родство. О, ты ведь не знаешь, Пит, что не волшебник выбирает палочку, а она выбирает себе волшебника. Это очень тонкая магическая материя. А потом они приобретают совместный опыт и уже не могут жить друг без друга.
Дорогу опять преградил спешащий к озеру ручей. Он что-то бормотал камням и сердито разбрызгивал солнечные капли.
Помня о моей не совсем здоровой ноге, Альбус помог мне перебраться по скользким валунам и продолжил: - Вообще, палочка может многое рассказать о своем волшебнике. Взять хотя бы материал, из которого она сделана: рябина любит сплетниц, каштан предпочитает бездельников, ясень - упрямцев, палочка из орешника выберет плаксу...
- А у тебя какая? – перебил я.
- У меня из остролиста, - хитро увильнул Альбус и весело добавил, - Главное для меня – не жениться на той, у кого дубовая палочка. Может и суеверие, но проверять не хочется. Кстати, к нам в школу по обмену приезжали ребята из России. У одного парня была палочка из карельской березы с сердцевиной из волоса русалки. Какие чудеса они выделывали вместе! – его рука уже знакомым жестом метнулась к макушке. – Вот бы сделать такую палочку, чтобы могла посоперничать с Бузинной! Хотя это почти недостижимо, ведь Бузинную палочку изготовила сама Смерть...
Я испуганно споткнулся и замер с открытым ртом. Изготовила Смерть?
Ал чуть помолчал и с особенной гордостью добавил: - Мой отец - владелец Бузинной палочки, величайшей в мире. Только он от нее отказался.
- Как это? – не понял я. – Владеет, или отказался?
- Длинная история, - ответил Альбус. – Отец – великий человек! Его знает весь мир, и магический, и не волшебный.
В этих словах слышалась такая гордость, такое сыновнее обожание, что я забеспокоился: - Твоего отца знают во всем мире? Ты... ммм... королевской крови? (Не нарушаю ли я этикет, запросто беседуя с августейшей особой?)
Альбус на мгновение остолбенел, а потом рассмеялся: - Среди волшебников нет принцев. А мой отец известен тем, что победил Темного Лорда. Много лет мракоборцы противостояли очень сильному злому волшебнику и его сторонникам, гибли, но не отступали. Моя семья всегда была на стороне Света, хоть это было смертельно опасно. В последние шестнадцать лет войны магов именно мой отец был на острие волшебной палочки в этих битвах. Если бы он погиб.…- Альбус помолчал. – Но отец сокрушил Темного Лорда, спас и волшебный мир, и мир маглов. Поэтому все знают его имя, имя великого чародея Гарри Поттера!
- Война магов! Ты рассказываешь удивительные вещи, Ал!
- Родители, да и вообще родные, не очень любят об этом вспоминать, это были действительно темные времена. К счастью, Джоан Роулинг, знаменитейший историк магии, папин биограф, написала серию книг о последней войне магов. Они переведены почти на 70 языков. Поэтому весь мир знает о тех ужасных, но великих событиях.
- И на русский переведены? – спросил я, уже зная ответ.
- Конечно! Моя мама считает русский язык величайшим на свете, после английского, конечно.
Теплое чувство к незнакомой даме, так высоко отозвавшейся о русском языке, согрело меня: - Приятно. Жаль, что я не могу быть представлен твоим замечательным родителям.
Альбус кивнул на выглядывающий из-под рубашки Медальон и философски заметил: - Кто его знает, что ты можешь, а что нет с этой штукой на шее. Знаешь, отцу было тогда только семнадцать лет, как мне сейчас…. А мое величайшее достижение – оценка «превосходно» по защите от темных искусств на экзамене, - легкая ирония в свой адрес и сожаление смешались в его голосе.
- Брось, не переживай, – подбодрил я Альбуса. - Сейчас просто мирное время. И тебе может представиться возможность спасти мир, - именно это, очень неоднозначное по содержанию, утешение показалось мне самым весомым.
Альбус вдруг выхватил из рукава волшебную палочку, направил вверх и воскликнул: протего! Стремительно падавший к земле стриж наткнулся на невидимую преграду, мячиком подпрыгнул вверх, недовольно закричал своим резким голосом и взмыл под облака.
- Пусть комаров ест, - пояснил юный волшебник, подмигивая ничего не подозревающей спасенной бабочке, - надо нечисть уничтожать, а не красоту.
Тоже романтик, констатировал я и поинтересовался: - А что будет, если волшебная палочка попадет в руки к обычному человеку, не волшебнику?
- О, это может плохо закончиться: маглы колдовать не могут. В лучшем случае - или в худшем для них - они могут надеяться на самопроизвольный, случайный эффект от применения волшебной палочки, потому что она сохраняет остаточную магию. Но случайный выброс остаточной магии совершенно непредсказуем…. Погоди-ка, – его глаза нацелились на Медальон, а рука, помедлив, протянула мне волшебную палочку, – а ты не хочешь поколдовать? Наведи палочку на травинку, вот на эту, которая лежит, и скажи вингардиум левиоса.
- Ага, чтобы эта твоя остаточная магия дала мне в лоб?
- Не бойся, - он кивнул на Медальон, - ты ведь не совсем магл.
- Но и не совсем волшебник, - проворчал я, хотя искушение уже овладело мною, я глубоко вдохнул, цапнул волшебную палочку вспотевшей от страха ладонью и на всякий случай зажмурился, но заклинание сказать не успел.
В груди под Медальоном родился крошечный радужный шар, вырос, упал в солнечное сплетение, взорвался и покатился теплой цветной волной, проникая в каждую частичку меня; что-то где-то пело, кончики пальцев приятно покалывало, а лилия в руке встрепенулась, и я утонул в ее аромате. Это длилось вечность, и миг.
Я резко выдохнул, открыл глаза и натолкнулся на взгляд Альбуса, - смесь тревоги и исследовательского азарта; - он держал меня за руку, ту, где была палочка.
- Питер? Ты в порядке?
- Да, – я медленно возвращался в волшебный мир из еще более волшебного. - Это было… - я рисовал в воздухе неопределенные фигуры, не умея рассказать о своих ощущениях.
- Не надо объяснять. Я видел, - сказал Ал поспешно.
– А что это пело?
- Свирель пела. Сердцевина моей палочки – одна из мелодий Орфея.
- Почему у меня это получилось, я же не волшебник? – прошептал я.
-Скорее всего, получилось у палочки с Медальоном, а ты только подсмотрел чудо, - ответил он после некоторого размышления и, увидев мое разочарованное лицо, дружески коснулся моего плеча. – Не огорчайся, пусть ты и не волшебник, но это не главное. Ты просто хороший человек, мне будет приятно, если ты позволишь считать тебя моим другом, - вдруг закончил он «высоким штилем». Что тут можно ответить? Я, молча, крепко пожал ему руку. I have died everyday waiting for you...
-Борода Мерлина! – выругался Альбус, вырвал руку и метнулся куда-то за меня.
Из-за поворота дорожки показалась Роза. С видимым облегчением она свалила на руки брату приличных размеров фолиант и помахала мне рукой: -Нашла!
Мы поспешно уселись на траву под березой, но рыжеволосая колдунья не торопилась открыть книгу. Как по волшебству у нее в руках появился прозрачный мешочек с бутербродами и салфетка: - Я понимаю, что обедать мы сегодня не будем, поэтому разбирайте бутерброды, - заявила она, раскладывая аппетитные башенки на светлом полотне.
- Какие бутерброды? – запротестовал Альбус. – Мы тут ее полдня ждем, а она нас баснями кормит!
- Не баснями, а бутербродами! – девчонка отобрала у брата книгу, положила на камень, уселась прямо на нее, отщипнула от бутерброда кусочек сыра и принялась с удовольствием жевать.
Альбус сердито смотрел на кузину, не притрагиваясь к еде.
- Да, Ал, профессор МакГонагалл сказала, что если ей покажется неуважительной причина нашего отсутствия на уроке, то она найдет, чем занять наши вечера на ближайшую неделю.
- Да уж, она найдет,- пробурчал Альбус. – Откуда ты знаешь?
- Ребята передали, что она ждет нас сегодня вечером.
- Вы расскажете профессору про меня?
- Боюсь, придется…. Она опять засверкает очками и прочитает нотацию о безопасности и безответственности, - Ал сердито откусил кусок бутерброда. - Но не переживай – тебе-то это ничем не грозит.
- Да я и не переживаю, лишь бы вам это не сильно «грозило».
Роза раскрошила в ладонь кусочек булки, встала и пошла к черемухе. Я вскочил.
- Что? – напрягся Альбус.
- Леди встала, - пояснил я.
Его лицо приняло лукавое выражение, он тоже вскочил и уставился на сестру.
- Что случилось? – Роза осторожно повернула к нам голову: маленькая птичка слетела к ней с черемухи и клевала крошки булки.
- Леди встала, - серьезно, с чертями в глазах, пояснил Альбус.
- Кончайте придуриваться, не то я вас заколдую! – пригрозила леди, видимо, принявшая все за шутку. – Ешьте! Информация после еды! – девчонка тихонько посвистела птичке, высыпала остатки крошек на камень, села рядом со мной и отщипнула еще кусочек сыра. - Когда-то профессор Дамблдор сказал своему любимому и самому знаменитому ученику, моему дяде, Гарри Поттеру: «Правда — это прекраснейшая, но одновременно и опаснейшая вещь, и потому к ней надо подходить с превеликой осторожностью».
- Ага, и на сытый желудок, - проворчал Ал, уплетая, тем не менее, бутерброд за обе щеки.
- Точно, - довольно откликнулась Роза.
Я молчал, о чем спорить, только ел толстый, необыкновенно вкусный бутерброд и размышлял над словами неведомого профессора Дамблдора, они вселяли тревогу.
Покончив с едой, деловая кузина моего друга вытерла руки носовым платком и бережно открыла книгу на нужной странице. Ее украшало нечеткое, явно старинное, изображение моего Медальона, рядом бежали строчки незнакомого языка. Водя пальцем по завитушкам букв, Роза начала читать: - «Щит Миров или Единый Ключ Миров – древний артефакт, обладающий огромной мощью. Он является универсальным порталом, соединяющим все миры Сущего. Ни Время, ни Пространство, ни Магия, ни Стихии не являются для него преградой. Несущий Щит Хранитель – хозяин Времени и Пространства, Магия и Стихии стремятся служить ему. Иногда в безвыходной ситуации один Хранитель передает Ключ другому. Но чаще Щит Миров сам избирает нового Хранителя, сильного духом. Последний находится в смертельной опасности, ибо слуги Хаоса – Трионы – пытаются завладеть Ключом для своего господина. Много тысяч лет преследуют они Хранителей и будут преследовать вечно, пока не достигнут цели». Вот почему ты, магл, смог попасть в наш мир, Питер! Ты вообще можешь проникнуть … куда угодно! – она уронила руки на книгу, и они оба изумленно уставились на меня, как на чудо чудное.
Конечно, чудом чудным, дивом дивным иногда быть приятно, но то, что меня будут преследовать какие-то Трионы, - пока не убьют! - мягко говоря, испортило мне настроение. За спиной, в лесу, заполошно затрещала сорока, я испуганно подскочил.
Взглянув на мое хмурое лицо, Альбус сказал успокоительно: - Здесь ты в безопасности, Пит. Хогвартс – самое надежное место в мире.
-Может, мне сюда и переселиться? – улыбка вышла не ироничной, а откровенно кислой.
Роза энергично листала книгу, читала отрывки текста, что-то искала.
- Вот про Трионы подробнее, - она нашла нужную статью. – «Трионы – темные силы на службе у Хаоса. Воины Трионов в совершенстве владеют воинским искусством, умело используют магию и могущество стихий. Но Трион представляет опасность только в полном составе (три сущности, три человека, три оюкклла, три оборотня и т.д.), ибо лишь втроем они едины. Один из Трех – Разум – отвечает за выполнение задания своей жизнью. Выполненное задание поднимает его на следующую ступень Посвящения, неудача приводит к смерти. Второй – Сила – мастерски владеет магией. Третий – Копье – искусный воин. В случае гибели одного (любого) воина Триона оставшиеся немедленно возвращаются в Междумирье, восстанавливают целостность и продолжают выполнять задание. Трионы отличаются упорством, выносливостью и беспощадностью. Уязвимые места: 1.Трионы не имеют Единого Ключа, поэтому, несмотря на легкость возвращения из Миров в Междумирье, их обратное проникновение в Миры сильно затруднено. 2. Могут действовать только в полном составе, когда являются единым организмом».
Я смотрел на озеро и не видел его: вокруг кривлялись карнавальные маски, и тонкий кинжал вновь летел навстречу…
- Я их видел!.. – то ли вслух, то ли про себя прошептал я. Внутри разлился океан холода, кожа пошла пупырышками, замерзли все мысли, кроме одной: «Боже!»
Не знаю, как долго сидел я в оцепенении. Тепло пошло от пальцев левой руки к сердцу, ноздри уловили аромат фиалок, я ожил. Роза отпустила мою руку, переглянулась с Альбусом: - Знаешь, Питер, мне кажется, ты попал к нам не случайно. Давай подумаем! Что ты мог дать волшебникам? Прости, скорее всего, ничего. Что волшебники могли дать тебе? Вероятнее всего, знания. Получается, что ты попал в Хогвартс, чтобы получить информацию о том, чем владеешь, вернее, что хранишь. Теперь ты это знаешь, как и то, насколько это ответственно и опасно. Предупрежден – наполовину защищен. – Она снова ободряюще пожала мне руку. – Помнишь, как написано, Ключ «сам избирает нового Хранителя, сильного духом». Я не знаю, зачем тебе Ключ Миров, но уверена, ты справишься.
Ее доводы были логичны, мне было по-прежнему страшно, но небо постепенно становилось синим, а рядом сидели друзья.
Альбус снова был серьезен и решителен, как в первые мгновения нашего знакомства: - Расскажи, как ты получил Ключ, что после этого произошло…и вообще, все, что считаешь нужным.
Сначала сбивчиво, затем все более спокойно и четко рассказывал я свою историю, расхаживая взад-вперед по берегу, изредка взглядывая на своих слушателей. Их лица были строги и сосредоточенны, Роза держала на коленях книгу, нагнавшую такого страха. Неожиданно глаз наткнулся на лежащую среди бутербродов белую лилию, это соседство – обыденность и волшебство – странным образом придало мне уверенности.
Я рассказывал о легенде, о серых глазах и фиалках, о сонете Петрарки и флорентийском карнавале, и о троих, шагнувших ко мне из толпы…
- Я не воин, я поэт. Зачем мне этот Щит? – горестно закончил я рассказ.
- Почему поэт не может быть воином?.. – отозвалась вопросом на вопрос Роза.
- … А воин – поэтом? – добавил Ал.
Я в изнеможении сел на корень березы, опустил голову и замолчал. Из меня как будто ушла вся жизненная сила, теперь можно было только сидеть и чего-то ждать.
- Насколько я понимаю, - нарушил молчание Альбус, - в минуту опасности из всего множества людей Ключ сам выбрал тебя, и его прежний Хранитель вольно или невольно передал его тебе. (Я кивнул). А когда Трое пытались отнять его, он остался с тобой, хотя мог найти себе другого. (Я снова кивнул). Значит, ты достаточно сильный духом, чтобы его хранить. (Теперь кивнула Роза).
- Мало быть сильным духом, когда имеешь дело с искусными воинами и магами, а сам в этом ничего не смыслишь! – ребята пытались мне помочь, поэтому я не стал скрывать от них свое отчаяние.
- Ты ведь владеешь оружием?
- Ну, да. ... Но шпага – не волшебная палочка.
- Но ведь Ключ нужен тебе, - вмешалась Роза.
- Зачем? Я совсем не люблю смертельные опасности.
- А как ты найдешь свои серые глаза? Или для тебя это не так важно?
Я представил, что проснулся утром, и меня не встретил теплый девичий взгляд с мольберта…. Тяжелое чувство потери ударило в сердце, и я испуганно отогнал видение: - Это очень важно для меня. Это самое важное, что я должен сделать!
Роза удовлетворенно кивнула: - А вдруг для этого тебе надо попасть в другой Мир. Может, Ключ служит благородным целям и потому избрал тебя.
- Брось, - не согласился Ал. – Ключ - всего лишь инструмент. В благородных руках он служит благородным целям, а в лапах Хаоса – злу. Как и волшебная палочка.
- А вдруг он не только ключ, но и еще что-то делать умеет, - Роза потерла виски, будто подгоняя мысли. – Вдруг он и Хранителя защитить может, он же Щит!
- Это он для Миров Щит, - нашел я контраргумент, - а для Хранителя – головная боль.
-Это ты для него головная боль, - рассердилась Роза. – Это тебе надо пойти туда, не знаю куда, и найти того, не знаю, кого.
Меня вдруг разобрал смех: это же надо так четко сформулировать мою нечеткую задачу! Ребята смотрели, как я лежал в траве и хохотал, на их лицах постепенно проступали неуверенные улыбки – еще бы: его хочет убить вселенское Зло, но он предпочитает умереть от смеха. Солнце давно уже перекочевало с макушки горы на одном берегу озера на макушку горы с другой стороны. Звук колокола несколько раз призывал моих волшебных друзей в замок, но они не обращали на него внимания.
Насмеявшись, мы доели бутерброды (Роза все время косилась на лилию, но ничего не спросила, вот выдержка!) и разложили «по полочкам» имевшуюся у нас информацию: есть девушка, которую надо найти во Времени и в Пространстве, и есть Ключ, чтобы найти эту девушку во Времени и в Пространстве. Правда, этот Ключ хранить опасно для жизни, но с этим придется смириться, бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
Ал задумчиво покусал травинку и спросил: - Легенда, конечно, очень романтичная, но, Пит, … к чему такие сложности? Почему Ее надо искать так далеко? Как там у вашего великого Пушкина: «Зачем далёко? Знай, близка судьба твоя, ведь царевна эта – я!». Посмотри вокруг, может быть, Она рядом, - Роза поспешно отвернулась и сделала вид, что разглядывает что-то в траве, но я видел сквозь занавес волос розовую щеку.
- У нашего «великого Пушкина»? Это кто у нас «великий Пушкин»? – машинально спросил я и нелогично продолжил. – Смотрел по сторонам. Много хорошеньких девушек, но…сердце не дрогнуло.
- Пушкин у вас Александр Сергеевич, мама увлекается русской литературой, я тебе говорил, - так же нелогично ответил Альбус.- «Сердце не дрогнуло», - хмыкнул он. Это было неприятно, но я простил ему невольную бестактность – он был человек другого мира и другого времени.- Спроси своих родителей, когда у них дрогнуло сердце, держу пари, что не с первого взгляда! Мои мама с папой – замечательная пара, но они разглядели друг друга далеко не сразу. Их сделали парой перенесенные вместе испытания! Так же, как совместный опыт делает пару из мага и его волшебной палочки.
- Это не совсем корректная аналогия, - вмешалась Роза. Она уже справилась со своим несвоевременным смущением. - Когда волшебная палочка выбирает мага, она уже знает, что он - её волшебник, и в нем есть нечто, создающее базу для взаимопонимания. Это потом уже совместный опыт оттачивает их отношения, создавая пару.
- Очень даже корректная аналогия, - повернулся к ней Альбус. – Парень с девушкой тоже выбирают друг друга, – он поспешно опустил глаза и принялся с жаром доказывать Розиной коленке. - Например, если мне надо познакомиться с девушкой, то я не хватаю первую попавшуюся хорошенькую. Я смотрю, насколько она мне по душе, «созвучна» так сказать, смогу ли я понять ее, а она меня. Если я, как и волшебная палочка, решаю, что это - моя девушка, то я ее выбираю, – зеленые и карие глаза все-таки столкнулись, к вихрам на макушке привычно взлетела рука, но хозяин зеленых глаз отважно закончил свою мысль: - А потом уже опыт общения будет оттачивать наши отношения, и, возможно, образуется пара.
- По-моему, вы говорите об одном и том же, - сказал я и бестактно добавил: - Раз вы так хорошо понимаете друг друга, то не пора ли вам друг друга разглядеть? – и получил огромное удовольствие от созерцания двух пар красных щек. – А я понимаю, что мне пора…
Мы не заметили, как наступил вечер. От озера уже тянуло сыростью, роскошное облако давно расползлось и разлеглось над водой неопрятной серой полосой. Эта полоса пыталась закрыть солнце, но оно золотисто вылезало в каждую облачную прореху, отражалось в спокойной воде матовыми дорожками и пятнами, заливало нежно - розовым горизонт и замок на холме. Шмели уже не гудели, зато неистово растрещались кузнечики, где-то рядом перед ночным концертом пробовали голоса лягушки.
- Видимо, ты прав, Пит. Боюсь, мы не сможем пригласить тебя на ужин в замок.
Расставание «навсегда» тяжело нависло над нами.
- Но ты всегда можешь вернуться, - отчаянно сказала Роза. – Ты - повелитель Времени и Пространства.
- Ага, повелитель, - усмехнулся я, - который совершенно не умеет ими повелевать.
- Ты научишься, - в голосе Альбуса была уверенность, которой я совершенно не ощущал.
Я взял лилию и поднялся на ноги, мои друзья тоже встали.
- Что это за цветок у тебя, Питер? – не смогла все-таки сдержать любопытства Роза.
- Это мне Ал подарил на память о вас.
- Ты потащишь его через время и пространство, а потом он где-то там завянет?… Надо сделать по-другому! Протяни руку!
Роза поставила цветок над моей ладонью, вытащила волшебную палочку и нарисовала вокруг лилии сложный узор.
Я опять увидел потрясающее волшебство: нежные белые лепестки разогнулись, прикрыли изящную сердцевину, сомкнулись в тугой бутон. Он начал уменьшаться в размерах, исчез в стебле, который становился все короче и короче, втягивая, пряча зубчатые листья…. И вот мне в ладонь упала маленькая светлая луковица.
- Вот это ты посадишь дома, - сказала Роза и загнула мои пальцы в кулак. – До встречи, Пит!
- У тебя все получится, - Альбус крепко пожал мне руку, и они с Розой отступили к озеру. Такими я и запомнил их, стоящими рядом. Медальон теплой спинкой лег мне в ладонь рядом с будущей лилией. Я увидел над озером сияющие серые глаза под бровями вразлет, зажмурился и растворился в аромате фиалок. I have died everyday waiting for you...
Невыносимо отвратительный запах нюхательной соли впился в нос, я закрутил головой, пытаясь отвернуться, и ощутил прохладное полотенце на лбу, боль в руке и слабость в теле.
Борясь с тошнотой, я открыл глаза и с удивлением воззрился на лекаря, немца Августа Карловича, пользовавшего нашу семью. Одной рукой он прижимал мое запястье к кровати, а другой давил чуть выше локтевого сгиба, где скопилась боль. Оттуда текла кровь, струйка становилась все тоньше, пока, под воздействием лекарева пальца, не превратилась в крупные капли, сочно булькающие в подставленную плошку.
Увидев, что я смотрю на него, доктор ободряюще что-то заворковал, ловко перевязал мне руку и стал выслушивать пульс, хотя, судя по головокружению, пульсировать там было уже нечему.
В комнате невкусно пахло лекарствами, кровью, где-то в носу бродили воспоминания о нюхательных солях. Сохли губы, я с трудом разлепил их: - Душно…
Август Карлович завернул в салфетку использованный ланцет, уложил его в небольшой чемоданчик вместе с другими медицинскими хитростями.
А в спальню поспешно вошла матушка и бросилась ко мне: - Петя! Как ты себя чувствуешь?
- Пустым и легким, маменька, - я постарался добавить в голос иронии, - ведь из меня выпустили всю кровь.
- Не всю, ваша милость, - весело-почтительно вмешался лекарь. – День-два, и снова обретете цветущий вид.
Он, наконец, отошел от кровати, и ее тотчас окружили встревожено – радостные лица: отец, Владимир, Натали, Левка.
- Как ты нас напугал! – приговаривала матушка, пытаясь одновременно поцеловать меня, укрыть одеялом перевязанную руку, приподнять подушку, определить, есть ли у меня жар, опустить подушку…. Она напомнила мне курицу, прячущую под крыло бесценного цыпленка.
Мне приятно было видеть любовь родных, всех, даже всегда сдержанного отца. Но среди этой гомонящей группы нужен был только один человек – Владимир.
Он правильно понял мой лихорадочный взгляд, я слышал в коридоре его протестующий голос: - Но, ma tante*, я не могу далеко уйти. Позвольте мне остаться и подождать здесь, когда можно будет навестить Петра.
- Володя…
- Пожалуйста!.. Пожалуйста…. Пожалуйста!.. – я очень живо представил, как кузен быстро целует маменькины ручки между «пожалуйста» и умоляюще смотрит на нее снизу вверх.
- Оставайся, - сдалась матушка, и я услышал, как к двери в комнату придвинули стул.
Когда голоса удалились, дверь приоткрылась и впустила голову Владимира. Не обращая внимания на протестующий взгляд Лаврентьевны, я замахал здоровой рукой, и вот уже он весь проскользнул в комнату.
- Няня, - нерешительно начал я, в спешке еще не придумал, как спровадить старушку из спальни.
- Поняла уж, - она убрала с моего лба уже не нужный компресс. – Вы, Владимир Николаевич, приглядите за Петрушей, пока я бульон ему принесу.
Кузен довольно занял нянино кресло.
- Что это было? – спросил он и рассказал, какое горестное уныние застал по приезде ко мне, как испугался сам, узнав от матушки, в каком состоянии она меня нашла: почти бездыханного, со следами кровотечения из носа. Но больше всего их напугало то, что я никак не хотел приходить в сознание.
Я рассказал, что это было.
- Ну и сны у тебя! – на лице Владимира недоверие боролось с доверием.
Я молча раскрыл ладонь здоровой руки. Там лежала светлая луковичка лилии.
- Ох, ничего себе! – изумился Владимир, но добавить ничего не успел: пришла няня.
Пока она поила меня ароматным бульоном, он стоял у окна и смотрел в сад. Только постукивающие нервно пальцы сцепленных за спиной рук выдавали его напряженные размышления.
- Нянюшка, ты нас не покараулишь? Если матушка застанет здесь Владимира, то и мне достанется.
Едва Лаврентьевна вышла, кузен решительно повернулся ко мне: - Надо избавиться от Медальона. Он доведет тебя до беды!
- Как? Выбросить его в саду? В лесу? Утопить в озере? – я прислушался к Медальону, что маленькой льдинкой лежал на груди. – Я не могу его выбросить, я должен его передать кому-либо.
- Ничего ты никому не должен! – закричал Владимир. – Это все бабкины сказки!
Я опять молча показал ему луковичку.
Крыть ему было не чем. Он нервно заходил по комнате, ярость и нетерпение переполняли его, время от времени он гневно шипел в ответ на какие-то свои мысли. Но я знал, что решать только мне.
Снова и снова я прокручивал в голове встречу с волшебниками. «А как ты найдешь свои серые глаза?»- все отчетливее всплывало в памяти. Эти серые глаза смотрели на меня с незаконченного портрета на мольберте и тоже ждали решения.
- Нет. Я Ключ не выброшу, - медленно озвучивал я свое решение, словно оставляя себе время быстро нырнуть в спасительный отказ от него. Боже, почему мне так страшно? – Я буду искать с его помощью эту девушку.
Владимир вдруг прекратил метаться и сгорбился в кресле, как сдувшийся шар: - Зачем?
Он поднял усталый взгляд на портрет. Я тоже. Это, собственно, был не портрет, а только изображение глаз с пушистыми ресницами, бровей и гладко зачесанных волос над чистым лбом. Но этого было достаточно, чтобы свести меня с ума. Каждое утро я с маниакальным постоянством подписывал на портрете ресницу, или уточнял рисунок брови, или тщательнее прорисовывал волосы. Только глаза трогать не решался: они связывали душу девушки с моей, и я боялся порвать эту тонкую нить неосторожным движением карандаша…. О, госпожа, я стал их узник пленный!....
Мой взгляд с трудом оторвался от портрета, когда Владимир бесцветно произнес: - Кстати, я мчался сюда, чтобы рассказать тебе, что сегодня познакомился с княжной Анастасией. Встретил ваших соседей с гостями на прогулке и был им представлен, - он не дождался моей реакции. – Она милая. Очень. Что-то в ней такое… необычное…
- На белку похожа?
- Почему на белку?
- Левка сказал.
Владимир фыркнул, возвращаясь к жизни: - Хм…. Белка…. Клянусь, ни у одной белки нет такого дивного цвета глаз, как у княжны!
- А уши?
- Уши? А что не так с ушами?
Я устало отмахнулся. Мне не хотелось ничего знать о княжне, мысль о возможном браке с ней висела надо мной, как дамоклов меч.
- Давай лучше подумаем, как мне больше такого переполоха в доме не устраивать.
- Да уж…. Надо просто спать ночью, а не когда попало!
- А если я утром вовремя не проснусь?
- Гм…. Тогда тебе нельзя спать дома. Надо куда-нибудь уехать на время. К нам!
- Чтобы уже твоя матушка перепугалась, когда я не проснусь к завтраку?
- Нет, это не подойдет. Надо так скрыться, чтобы и надолго, и подозрений не вызвать.
Мысли заскакали, предлагая свои варианты: гостиница в Москве, поездка за границу…
- Охотничий дом! – закричали мы в один голос и засмеялись от того, что нужная идея пришла к нам одновременно.
- Скажем ma tante, что тебе после приступа нужен свежий воздух и полный покой.
- И матушка пошлет с нами целый полк прислуги!
- Без прислуги тоже нельзя. Надо только взять самых доверенных.
- Такое я могу доверить только няне.
- А тебя не пугает, что, возможно, придется ей кое-что рассказать?
- Пугает, конечно. Если даже тебе стало страшно, - я задумчиво катал по ладони луковицу лилии.
- Давай пока не будем об этом думать: может и не придется Лаврентьевне ничего объяснять, - оптимизм Владимира не всегда дружил с реальностью, но я согласился. – Осталось убедить родителей.
- Матушку беру на себя, - храбро заявил я и вздрогнул от стука в дверь.
Владимира приглашали к столу. Он заговорщицки подмигнул мне и вышел, его место тут же заняла няня. Я прикрыл глаза и принялся обдумывать дальнейшие действия.
Но…. Непредвиденное событие вмешалось и спутало все карты… ________ * ma tante (фр.) - тетя I have died everyday waiting for you...
С виду листок голубой ароматной бумаги не сулил неприятностей. Но принес их. Это было приглашение, слегка нарушающее временной этикет. В ближайшую среду наши соседи, Головнины, устраивали небольшой – «домашний» - прием в честь пятнадцатилетия Pauline.
Мне нравилась веселая черноглазая Полина, неутомимая на шалости подруга детства, неизменная партнерша на детских балах у танцмейстера Иогеля. С легкой руки Лаврентьевны в нашей семье ее называли «сорванцом», но привечали сердечнее всех барышень Головниных.
Я совсем недавно приехал на вакации* из Москвы и еще не видел Pauline. И не стремился увидеть. С некоторых пор имение Головниных вызывало у меня неприязнь. Эта неприязнь имела имя. Ее звали Anastasie.
Отец отложил приглашение, задумчиво допил чай и поднял на меня глаза. Его серьезный взгляд показался мне тяжелым и опасным, как дуло пистолета: - Петр, после завтрака зайди ко мне, пожалуйста.
Кабинет отца встретил меня веселыми солнечными лучами, настырно пробившимися прямо сквозь тонкие занавеси на окнах. В нем было светло и празднично. Казалось, будто сейчас мы примем масленичное приглашение Морозовых, и весело украшенные возки помчат нас в Москву по снежно-льдистой укатанной дороге. Солнечные лучи красными и желтыми искрами будут скакать по тонкой корочке наста, укрывшего обочины, по полям возле дороги, по перилам моста через реку и по ней самой, спящей под толсто-хрупким одеялом и даже не подозревающей о том, что в мире существует Масленица. Или сейчас сюда войдет управляющий с последними расчетами, отец придирчиво изучит их, и, в результате, мы помчимся верхами через луга на дальнее Бобровое озеро, чтобы на месте убедиться, что идея создания невиданного в этих краях предприятия – бобровой фермы – не так уж и бредова.
Но вслед за мной в кабинет вошла матушка, с растроганным лицом села подле меня на диван.
Отец развернул к нам кресло, сел и тепло заговорил: - Петр, у нас с маменькой есть для тебя хорошая новость. Мы выбрали тебе невесту, - он помолчал. - Это княжна Анастасия Андреевна.
Сердце мое оборвалось: родители от слов и намеков перешли к делу, и теперь меня ставили перед фактом. Я решил сопротивляться.
- А не рано мне жениться? – задал я риторический вопрос. Голос мой прозвучал – увы! – не так смело, как мне хотелось бы. – Я ведь еще не завершил образование.
- Конечно, сначала ты закончишь университет. Но посвататься к княжне надо не откладывая, чтобы это сокровище у нас из-под носа не увели. Охотников, я уверен, более чем достаточно.
- Чем уж она такое «сокровище», эта княжна? – упрямо буркнул я и исподлобья поглядел на отца.
- По многим причинам, - отец был терпелив. – Во-первых, князь очень влиятелен в дипломатических кругах. Это поможет твоей карьере.
Можно подумать, твоего влияния недостаточно, мысленно парировал я.
- Во-вторых, - продолжил отец, - за ней дают хорошее приданое. Очень хорошее.
Ага, молча огрызнулся я, а своих денег нам мало.
- В-третьих, княжна хороша собой, воспитанная, неплохо образованная девица. Она сможет достойно представлять твою семью, быть твоей надежной половиной.
«Половиной»? … Луч огня из ваших глаз… о, госпожа… Что вы понимаете в половинах, батюшка? Я вскипел. Видимо, негодование отразилось на моем лице. Глаза отца стали строгими, он ждал моего ответа.
Я спросил ледяным тоном: - А если княжна мне не понравится?
- Милостивый государь, - голос отца и его взгляд тоже стали «ниже нуля». – Вам надлежит сделать все, чтобы она Вам понравилась.
Матушка мягко сжала мою руку. Только это помешало мне вскочить и опрометчиво поссориться с отцом.
- Она тебе понравится, Петя, - сказала матушка и грустно улыбнулась. – Вот ты и вырос, сынок.
Я прижался губами к матушкиным пальцам, чопорно поклонился отцу и, молча, стремительно вышел.
В доме мне было душно и тесно. Я выскочил на крыльцо, бросился в сад, ноги понесли меня в его дальний край, к старому пруду. «Вам надлежит сделать все, чтобы она Вам понравилась!»
Мне предстояла нелегкая работа: погасить гнев и разобраться в самом себе. Пришло время понять, почему я так настроен против княжны Анастасии.
Я не хочу жениться? Нельзя сказать, что мысли о браке никогда не посещали меня. Жениться…. Жена…. Хм…. Кхм…. Я покраснел от первого, что пришло в голову.
Что же, в браке есть и приятные стороны. Конечно, будут разного рода трудности и обязанности, но о них как-то сейчас не думалось. А вот о приятном очень даже думалось.
Значит, я не против женитьбы как таковой? Нет. А против чего? Против брака с Анастасией. Вот если бы она…
Шальная мысль пружиной подкинула меня, и миг спустя я несся к дому в поисках Натали.
Она обрезала розы.
- Наташа, ты знакома с княжной Anastasie? – запыхавшись, выдохнул я.
- Знакома, - Натали лукаво улыбнулась, сняла жесткую садовую рукавицу и стерла капельку пота с моего виска.
- Какая она?
Сестра подняла брови, подумала, неопределенно пожала плечами: - Обыкновенная.
- Какого цвета у нее глаза? – уточнил я и замер в ожидании. Сейчас все решится!
- Синие… - она взглянула в небо, - нет, зеленые… - она перевела взгляд на темную зелень листа розы, потом на ярко-зеленые листья березы. – Нет, не зеленые. Они знаешь, такие…. Помнишь, мы с тобой смотрели на солнце сквозь морскую волну? Вот они такие, глаза княжны, сине-зеленые.
Я поник. Мне было не интересно, какими оттенками наполнены глаза княжны Anastasie . Это были не мои глаза. И она была не моя. Не нужная мне невеста. Тьфу, слово-то какое!
Я медленно возвратился к пруду. Чуда не произошло.
Но я не дал вновь вспыхнувшей неприязни затопить разум - мне нужна была холодная голова, - заморозил чувства и принялся размышлять дальше.
Почему мне не хочется жениться именно на Анастасии? Я представил силуэт незнакомой дамы в нашей гостиной, в моей спальне…. И не почувствовал ничего, кроме раздражения. Вот оно! Эта дама – не моя половинка. Она не сделает меня счастливым.
Более того, присутствие Анастасии в моей жизни лишит меня возможности искать мою половинку, искать мои серые глаза. Она не только не даст мне счастья, но и помешает найти его и стать счастливым!
Да, у меня были причины испытывать неприязнь к моей будущей невесте.
Ах, если бы князь отказал нам в руке дочери! Но кто же откажется от родственного союза с моей семьей…
Может, мне совершить что-нибудь эдакое, чтобы нарушить все правила приличия?.. Не поможет, приобрету вместо свободы лишь дурную репутацию.
А если нарушить закон? Стоп, это уже слишком! Это убьет матушку.
Выхода не было. Моя душа металась от приступов гнева к приступам отчаяния. Наконец, опустошенный, я пробрался к дому и влез в свою комнату через окно. Сейчас хотелось видеть лишь серые глаза девушки, с которой меня хотели разлучить. Ничего, родная, утешал я ее, что-нибудь придумаю…
Дни шли. Напряжение внутри меня нарастало. Ни у кого из близких мне людей я не нашел понимания.
Позиция отца оставалась неизменной: он незыблемо верил, что укрепляет основы моего будущего. А моя… блажь… пройдет.
Матушка светло грустила по поводу того, что я уже вырос. Вот скоро жену в дом приведу. А что не люба мне невеста, так это пока: стерпится – слюбится.
Натали ворчала: - Женись давай! А то моя очередь никогда не придет!
Няня: - Слушайся родителей, Петруша, они худого не посоветуют. Женишься, детки пойдут – вот и счастье.
Владимир: - Ты с ума сошел! Какие серые глаза! Родители нашли тебе молодую, красивую, богатую, а тебе выдуманную подавай! Прекрати метаться, Петр! Все так женятся, и меня так женят. Вот черт! - он на миг застыл от осознания собственных слов. - Как бы батюшку натолкнуть на мысли о Sophie…
Только в Левушке была искра сочувствия: - Пе-еть! Не переживай так! Княжна не так уж на белку и похожа.
В один из дней в доме поднялась радостная суматоха: приехал редкий гость - Аркадий, старший брат, служащий в столичном военном ведомстве.
Едва успевший умыться и переодеться с дороги, Аркадий был атакован любовью семьи. Счастливая матушка не отходила от него ни на шаг, а он снисходительно позволял ей порадоваться тому, как красиво по петербургской моде подстрижены его усы, как подчеркивает его мужественную внешность складочка между бровей, и погрустить о том, что первая сединка поселилась в густых черных волосах. Натали и Левка висели на нем, а отец довольно улыбался. Брат смеялся и отвечал сразу на все вопросы: - Nadine и дети здоровы, кланяются всем…
- Нет, мы не были на последнем бале, Nathalie…
- Конечно, Левушка, завтра с утра и съездим…
- Bien sûr, père,** Bonaparte*** не ожидал, что генерал Беннигсен остановит его под Эйлау…
- Да что вы говорите, maman, princesse Anastasiе****? Отличная партия!
- Ах, Nathalie, если бы только dentelle de Valenciennes***** пострадали в этой кампании…
- Ананас? Конечно, Левка, разве я мог забыть привезти ананас?..
Я не мог этого выносить. Мой мозг цеплялся за всякую ерунду: ананас! Терпеть не могу все, что начинается на «ана»! Я знал, что не буду этого есть! Библиотека милосердно спрятала меня от радостных возгласов. Я бездумно раскрыл первую попавшуюся книгу. Что-то о животных. Проклятье: анаконда! На рисунке гигантская змея душила своими кольцами обезьяну. Брр!! Вот так и меня душила одна только мысль - Anastasie …
Дни летели, уехал Аркадий, растревожив отца новостями с войны в Европе. Роковая среда приближалась. И в моей душе все выше поднимала голову злоба на Anastasie, которая пришла и разрушила мою жизнь.
Понедельник.
Вторник.
Среда. Она все-таки пришла. Я ненавидел каждую секунду наступившей среды: отвратительный завтрак, отвратительное фехтование, отвратительные упражнения Nathalie на фортепиано, отвратительная забота матушки, отвратительный …. Наконец, я не выдержал напряжения и сорвался в Орловку.
Владимир, казалось, был поражен силой моего отвращения…. ко всему: - Прости, но я не понимаю, от чего ты так бесишься?
- Не знаю! Не знаю. Не знаю! Ничего не хочу! – мерил я шагами комнату Владимира. Семь шагов. Стена. Поворот. Семь шагов. Снова стена!
- Ты не хочешь знакомиться с княжной Анастасией?
- Да!!! – удивительно, как волны моей ярости не сокрушили все вокруг.
- Это всего лишь знакомство.
- Понимаешь, пока я с ней не знаком, ее нет в моей жизни. Ее нет. Нет! Нет!!!
- А познакомившись, ты впустишь ее в свою жизнь?
- Я не впущу! Она войдет сама! А мне ее не надо. Я ее не жду. Она мне мешает! Она мне не нужна!!!
- Петр! – поразился Владимир. – Ты ненавидишь ее! Да ты ее ни разу не видел! Ты ее ненавидишь просто за то, что она есть?
Я молчал.
- Это несправедливо по отношению к ней.
Я бросился вон. Бешеная скачка…. Луч огня из ваших глаз… Красная пелена ярости перед глазами.
Я выкрикнул свою ненависть в небеса, упал с коня в придорожную траву и долго бездумно лежал в изнеможении.
Сухая ветка колола меня обломком в щеку, словно пыталась спихнуть. Я перевернулся на спину. Неспешно, лениво изменяясь, текли на север облака. Им незачем торопиться: впереди у них вечность…. А у меня…. Я прислушался к Медальону за пазухой, он тихо лежал на груди, не холодный и не теплый, не друг и не враг, не вмешивался в такую человеческую нелепицу как ненависть…. Она – ничто с точки зрения Вечности…. Повелитель Времени, горько усмехнулся я. Надо было возвращаться домой. И в жизнь. И встретить неприятности лицом к лицу.
вакации* (устар.) - каникулы Bien sûr, père,**(фр.) – конечно, отец Bonaparte***(фр.) – Бонапарт princesse Anastasiе****(фр.)- княжна Анастасия dentelle de Valenciennes*****(фр.)– кружева валансьен I have died everyday waiting for you...
*** Особняк Головниных был похож на музыкальную шкатулку: открылась дверь – из глубины вырвались свет и музыка, закрылась – упали сумрак и тишина.
Ах, если бы все двери и окна в доме сейчас захлопнулись и больше никогда не открылись!
Все, Петр, довольно, придушил я в себе воинствующего мизантропа и вслед за родными вошел в дом.
Прихожая. Ловкие руки лакеев. Старшие Головнины радушно встречают нас на пороге гостиной: - Михаил Петрович, добро пожаловать! Сердечно рады!
- Татьяна Александровна, княгинюшка, все молодеете!
- Nathalie, красавица…
- Здравствуйте, Петр Михайлович.
Большая зала полна гостей. С высокого потолка льется свет, музыканты подстраивают инструменты, благопристойно журчат голоса…
Мы с отцом переходим от гостя к гостю, здороваемся, улыбаемся, прислушиваемся к разговорам, отец о чем-то шутит с приятелями…
Некрасивое лицо князя улыбается мне, теплая рука пожимает мою руку, бровь удивленно выгибается: у меня, оказывается, ледяные руки.
Он поворачивается к красивой даме, стоящей подле него: - Дорогая, позволь представить тебе….
- Очень рад, княгиня… - отец приложился к ручке дамы, а я изо всех сил игнорировал барышню рядом с ней.
Наконец, меня представили, я в свою очередь поцеловал теплую ароматную перчатку и, собрав в кулак всю свою волю, повернулся к девице.
Это была одна из барышень-двойняшек Головниных! Облегчение обрушилось на меня, и я так радостно улыбнулся ей, что она залилась румянцем, поспешно присела и отвела глаза.
Извинившись, я отошел в сторону и стал выглядывать Владимира, стараясь не смотреть на дам: боялся среди знакомых лиц увидеть незнакомое – княжны. Кузена долго искать не пришлось. И конечно, он был в центре внимания. Он заулыбался и призывно взмахнул рукой, я бросился к нему, как к спасительному берегу.
Девушка в голубом платье обернулась и медленно подняла на меня глаза.
Ох, напрасно я сегодня клял небеса: вот она, кара Господня!
Серьезными синими (нет, зелеными; нет, синими; Боже, какая ерунда!) глазами смотрела на меня княжна Анастасия. Они внезапно притянули меня; в их прозрачной сине-зеленой глубине плескалась тревога. Аромат духов коснулся меня, где-то на краю сознания слышались обрывки музыки. Владимир приглашал кого-то на полонез…. Кто-то из молодых людей заговорил о последнем бале в Петербурге…. Но мне было не до пустяков: я смотрел в глаза княжне Анастасии. Похоже, я вел себя неприлично: еще не успел оторваться от ее глаз, а щеки Анастасии начали розоветь, она опустила ресницы и спрятала взгляд, почему-то причинив мне этим физическую боль. Мое настойчивое внимание было недопустимо, его нельзя было списать на бальные вольности. Как во сне, я учтиво – надеюсь! – поклонился, отошел и пригласил на полонез Nathalie.
Исполнив обязательную формальность – полонез, - я отошел к окну. Густая ночная темнота превратила его в зеркало, казалось, что существует еще одна гостиная, превращенная в бальную залу, и в ней сейчас, весело прискакивая и стуча каблуками, царит полька.
Голубое платье то появлялось, то исчезало в черноте окна. Странно, но меня это не устраивало: когда оно исчезало, хотелось заглянуть за край «зеркала». Я надел на лицо маску скуки, повернулся и стал глядеть на танцующих. Краем глаза я не отпускал голубое платье, но прямо не смотрел: девице, которая намеревалась разрушить мою жизнь, ни к чему было гордиться моим вниманием.
Вальс сменился полькой, полька – венгеркой…. Вот голубая фигурка грациозно движется в pas d`Espagne и pas de quatre*…. Недостатка в партнерах княжна явно не испытывала.
Наконец, веселая, с легким румянцем на щеках, порхнула она к матери, села подле нее, взяла с подноса предложенный лимонад. На меня она ни разу не взглянула, поэтому я позволил себе наблюдать за нею, чтобы составить о ней свое мнение.
Двигалась Анастасия естественно, легко и красиво. Вот она склонилась к матери, слушая что-то, быстро взглянула на нее, засмеялась, отрицательно качнула головой. Неожиданно она сняла длинные перчатки и заправила в прическу выбившиеся льняные волосы, очень женственным движением пробежала руками по золотисто блестящим в свете локонам, проверяя, все ли в порядке. Я вдруг увидел, как от движения ее рук четко обрисовалась под платьем небольшая грудь, бросилась в глаза ее стройная шея, тонкий стан, худенькие ключицы …. Снова вспомнился ее притягивающий взгляд, аромат духов; я судорожно вздохнул: княжна была не дурнушка.
Долго сидеть ей не дали: Владимир пересек залу, поклонился дамам, сказал что-то приятное – обе заулыбались, - княжна подала ему руку, и он повел ее в первой кадрили. Кузен вел свою партнершу в танце весело и бережно. Временами он наклонялся к ней и что-то говорил, она улыбалась и отвечала; я со странным чувством зависти наблюдал, как его рука смело ложится на ее талию, перехватывает ее пальчики…. Мои глаза оторвались от дерзкиху рук Владимира, и наткнулись на его укоризненный взгляд. Я с показным равнодушием отвел глаза: даже лучшему другу не надо знать, что сейчас со мной происходит.
А что со мной происходит? Во-первых, я хотел быть на месте Владимира. Во-вторых,… Не знаю, что «во-вторых», потому что очень мешает «во-первых»! Я представил, что ее рука лежит на моем рукаве, а моя рука – на ее талии, и ладони обожгло, точно сунул их в кипяток. А мгновение спустя этот жар плеснул мне в лицо, и я поспешил выскользнуть через стеклянную дверь в темную прохладу террасы.
Она напоминала зимний сад: все цветы, обычно толпившиеся в гостиной Головниных, были вынесены сюда, чтобы освободить место для танцев. Вскоре терраса наполнится гостями, захотевшими отдохнуть, а сейчас прохладный полумрак напоен только легким горьковатым запахом черемухи с неприятной ноткой бузины – их свежесрезанные ветки расставлены вдоль перил для отпугивания комаров.
На дорожку и близкие кусты падали из окон желтоватые отблески, а дальше все тонуло во мгле. За углом слышались голоса: кучера и лакеи, напившись чаю, дожидались хозяев, негромко переговариваясь, пересмеиваясь и звонко шлепая комаров.
Я облокотился на перила, слушал, как жар покидает щеки. Запоздало начало колотиться сердце, а мысли явно требовали «твердой руки», метались в голове, как стадо перепуганных гусей.
Тихо, тихо, глупое сердце, дай привести в порядок бестолковые мысли!
Теперь думай, голова, почему мне так неспокойно!
Я убедил себя, что княжна – чудовище, но она оказалась, скажем так,.. милой. Я привык думать, что она стремится вторгнуться в мою жизнь и разрушить ее, но, похоже, княжну это совсем не интересует.
Неприятно признаться даже себе, но эта мысль царапнула меня. Вспомнились руки Владимира на тонкой талии – мне тоже захотелось прикоснуться к ней, и чтобы она подняла на меня свои глаза цвета моря, но я тут же одернул себя, это было совсем ни к чему!
Тут стеклянная дверь распахнулась, выплеснула звуки третьей кадрили и закрылась, оставив на террасе девичьи фигурки.
- Весело! – выдохнула одна голосом Натали.
- Жарко, - отозвалась другая незнакомым мягким низким голосом.
- Ой, Петр! – пискнула третья голосом Полины. – Как ты меня напугал!
- Прошу прощения! – галантно ответил я легким голосом и подошел к барышням. Княжна помогла мне в этом: она опустила глаза и не поднимала их. – Милая Pauline, позволь поздравить тебя с днем рождения, - я склонился к ее руке.
- Спасибо, спасибо! – весело отозвалась Полина. – Ты уже знаком с княжной Anastasie?
- Имел честь быть представленным.
- Помоги нам, Петя. Мы с Наташей уговариваем Анастасию еще погостить у нас, а она не соглашается, - пожаловалась Полина. – Она решила уехать завтра с родителями в Петербург.
Завтра. Почему меня это так задело? Потому что теперь мне хотелось лучше узнать ее: познакомиться с Анастасией, которой я тоже не нужен. Но которая по-прежнему должна была стать частью моей жизни. Это желание было неожиданным и сильным. Мне страстно захотелось, нет, не дотронуться до нее, а говорить с нею, узнать ее мысли, ее характер. Как там говорил Альбус Поттер? Узнать, насколько девушка мне «созвучна».
- Пожалуйста, княжна, останьтесь, - вежливо проговорил я, но сквозь учтивость прорвалась капля моего жгучего желания. Анастасию, видимо, обожгла эта капля: ее ресницы метнулись вверх, но вовремя остановились где-то в районе моего подбородка и снова опустились.
Зато я получил возможность открыто смотреть на ее лицо. От длинных ресниц на щеках лежали полукругами тени; на лоб снова выбилась светлая прядка, - вот бы ее поправить! - что за глупая мысль; нижняя губа полновата, но не портит лицо, а добавляет ему очарования вместе с румянцем, медленно выступающим на щеки.
Княжна чуть прикусила краешек нижней губки, мне показалось, что она постаралась прикусить улыбку, и ответила: - Еще ничего не решено, - в низком грудном голосе слышалась приятная музыкальность, но, может быть, я становился необъективным и слышал то, чего нет.
Но смятение чувств продолжалось: мне так захотелось остаться рядом, что надо было немедленно уйти.
- Mademoiselle Pauline, не откажите мне в удовольствии танцевать с Вами мазурку!
- Мазурку? – изумилась подруга детства. – Ты с ума сошел, Петя, идет четвертая кадриль. Конечно, мы уже приглашены на мазурку! – и кокетливо добавила, - Вы можете подойти ко мне на котильон. Возможно, именно Вас я и выберу.
Я шутливо-сокрушенно развел руками и поклонился. А в Полине проснулся сорванец, и она застрочила: - Я так тебя ждала, Петя! А ты все не ехал и не ехал! Я Насте все уши прожужжала, как у нас бывает весело, когда ты приезжаешь!
- Представляю, что ты обо мне наговорила, - попенял я.
- Только хорошее, - ответил на мое скрытое опасение мягкий голос княжны.
- Обещай, что приедешь к нам завтра! – потребовала Полина.
- Непременно, - я поклонился барышням, свирепо взглянул в смеющиеся глаза Натали и открыл стеклянную дверь.
pas d`Espagne и pas de quatre*(фр.) – падеспань и па-де-катр, русские бальные танцы. I have died everyday waiting for you...
*** Владимир был безумно занят, до обеда он так и не подошел ко мне. Но садясь за стол, я встретился с ним взглядом. Он все-таки волновался за меня, мой лучший друг. Как ты? вопрошали его глаза. Как тушка лебедя, ощипанная и запеченная, сейчас резать будут, мысленно ответил я ему.
Княжна сидела напротив справа, не далеко от меня, но гул голосов не позволял слышать, что отвечала она своему пожилому соседу. Я видел только, как она поворачивала к нему светлую головку и поднимала глаза. Теперь я мог рассмотреть, почему ее взгляд был необычным и притягательным: нижняя часть глаз была прямая и чуть приподнятая к вискам, и когда княжна поднимала их, казалось, что открываются две арки, наполненные сине-зеленым сиянием. Это было очень необычно и красиво, и в сочетании с полной нижней губкой делало ее похожей … на белочку. Я засмеялся в тарелку и вспомнил Левку. А где же знаменитые уши? Как я их проглядел? Никаких ушей – только локоны, локоны, локоны хитрой прически.
Я поймал себя на том, что испытываю любопытство, очень напоминающее доброе чувство к княжне. Это было ново и неожиданно приятно.
Посмотри на меня, посмотри, мысленно просил я. Зачем мне это было надо? Откуда я знаю, зачем. Но отвечая в очередной раз соседу, Анастасия споткнулась о мой взгляд, на миг замерла, затем ее глаза воспитанно мне улыбнулись, она спокойно отвернулась и положила в рот кусочек овощей. В ее глазах уже не было тревоги, в них вообще больше ничего не относилось ко мне. Похоже, я не произвел на нее впечатления. Похоже, она не связывала себя со мной. Похоже, она не знала, что нас собираются поженить. Она могла этого и не знать. Пока. Тогда с чем связана ее тревога, так поразившая меня в первую минуту? Боже, я свихнусь от вопросов, на которые нет ответа!
***
После обеда был котильон. Полина с веселым недоумением стрельнула в меня глазами, когда я не подошел к ней, но ничуть не огорчилась, а весело передала розу неудачнику-кузену и приняла приглашение его приятеля.
Княжна и Натали порхнули к Владимиру, и он, конечно же, выбрал Анастасию. Веселый котильон длился и длился, пары сменялись и сменялись, Анастасия танцевала и танцевала. Она опять не обращала на меня внимания. А меня начали раздражать ее бесконечные партнеры, которые бесцеремонно кружили ее за талию, говорили комплименты, возможно, жали в танце ручку – знаю я этого Владимира! И это в то время, как я, единственный, кому до нее действительно было дело, стоял в стороне, сжигаемый огнем поединка, в котором симпатия билась с предубеждением.
Все эти танцы и улыбки, этот румянец и равнодушие ко мне стали невыносимы. Я отошел в библиотеку, где мужчины курили и обсуждали причины успеха Napoléon Bonaparte, который так ловко и своевременно пришел к власти, воспользовавшись тем, что бедняжка Франция находилась в состоянии войны сразу с Австрией и Великобританией. Правда, теперь Франция из «бедняжки» превратилась во врага, особенно после Аустерлица. Всех тревожил успех французов в австрийской и прусской кампаниях. Было только одно светлое пятно на темном фоне войны: - Не ожидал, не ожидал Bonaparte, что генерал Беннигсен устоит.
- Да, первый раз французик споткнулся.
- Устояли, но какой ценой! Героически! Просто героически!
- Мой приятель Давыдов писал мне, как это было, - пылко вступил в разговор молодой поручик и прочитал на память, - «Черт знает, какие тучи ядер пролетали, гудели, сыпались, прыгали вокруг меня, рыли по всем направлениям сомкнутые громады войск наших и какие тучи гранат лопались над головою моею и под ногами моими!»
Все помолчали, представив эту апокалипсическую картину.
- Нда…. Война….
- Говорят, что маршал Ней вскричал после битвы: «Что за бойня, и без всякой пользы!»
- Конечно, французам без пользы.
- А нам-то какая польза? - вдруг высказался сосед-помещик. – Только что престиж.
- Что ж Вы так, батенька мой, - поморщился отец. – Патриоту России должно гордиться ее военными успехами.
- Да где же успехи? – не сдавался сосед. – Француз со дня на день Данциг займет!
В другое время я бы ни за что не оставил такой разговор, но сегодня он меня интересовал мало. Я снова вышел к танцующим. Матушка призывно махнула мне рукой, отвела в сторонку и спросила: - Не скучаешь, Петруша?
Я знал, куда она клонит.
- Познакомился с княжной? – я кивнул, провожая глазами голубое платье. – Понравилась она тебе?
- Понравилась, – я проводил обрадованную и успокоенную матушку к креслам, усадил, подал лимонаду и поспешно ретировался в соседнюю комнату, где уже приготовили сцену для «пантомимы».
Веселой толпой с террасы, из библиотеки, из танцевальной залы повалили сюда зрители. Я сел так, чтобы видеть Анастасию. Она сидела в первом ряду, я видел ее профиль и лавину кудрей, спустившуюся до плеч.
На удивление, пантомимы развлекли меня. Они показывали разные проделки нашей новорожденной. Как известно, Полина росла озорницей, поэтому пантомимы были превеселые. Звонче всех смеялась сама героиня. Одна из картин заставила меня замереть в смущении: она изображала, как мальчик с девочкой катались в лодке, и мальчик упал за борт.
- Это мы с Петей, мы с Петей! – хохотала Полина. – Он хотел кувшинку сорвать и вывалился из лодки!
Зрители смеялись, я тоже – куда деваться! Мне показалось, что княжна хотела посмотреть на меня, она уже начала оборачиваться, но потом передумала, и только ямочка на щеке показала, что она улыбается. I have died everyday waiting for you...
Почему-то именно эта ямочка вспоминалась мне дома.
Я лежал на диване в библиотеке. Внезапно Медальон привлек мое внимание: я его ощутил. Но не так, как кусочек железа, не так, как грозное оружие, а как котенка, который укладывается и укладывается за пазухой и никак не может удобно устроиться. Это было неспроста, но я не успел обеспокоиться, как ощущение пропало. Я снова был один на один со смятением чувств и мыслей.
Княжна Анастасия оказалась милой барышней, и с этим надо было что-то делать.
Я вспоминал удивительные глаза, низкий прохладный голос, тени от ресниц…. Княжна мне нравилась!
Но какой-то внутренний осел упрямо бил копытом в мое сознание: не имеет значения, что девушка оказалась красивой! Иной раз за внешней красотой прячется такое!..
Елизавета Кастильская, например, была изумительной красавицей. Но это не помешало ей отправить тысячи людей на костер. Конечно, отправляла не она лично. Лично она улыбалась Фердинанду Арагонскому и покровительствовала Христофору Колумбу. Но Томас Торквемада - первый великий инквизитор – ее рук дело.
А венгерка Эржбет Батори! Вот уж Дракула в юбке! Я вспомнил красивое надменное лицо графини, которое видел на портрете, и снова поежился от ледяного беспощадного взгляда.
Думаю, княжна Анастасия не повинна ни в чьей смерти, но должно же и в ней быть что-то неправильное, плохое, что она прячет от всех. Я должен узнать об этом «плохом», ведь она претендует на мою жизнь. Пока не претендует, одернул я себя. Тут вспомнилась ямочка на розовой щеке. Претендует, горестно-радостно подумал я, встал и подошел к зеркалу. Оттуда на меня смотрел глупец, который решил завтра с утра найти изъян в понравившейся ему барышне…
***
Ближе к полудню следующего дня я крался за Анастасией по саду Головниных. Мое чувство юмора умирало от смеха, когда представляло, как это выглядит со стороны. Но мне нельзя было отступать!
Около получаса княжна в одиночестве провела у пруда, сначала подкармливала ручных лебедей, потом просто сидела на скамье, сложив руки на коленях, и смотрела на воду и рощу за прудом. А я прятался за толстенным дубом и тщился представить, какие мысли бродили в светлой головке, отчего ее лицо то расцветало легкой улыбкой, то становилось растерянным и беззащитным.
Теперь она медленно шла по аллее по направлению к дому, видимо, ее прогулка подходила к концу. Рука Анастасии скользила по низко подстриженным кустикам спиреи, а глаза перебегали с одной цветущей сирени на другую. Похоже, она просто бездумно наслаждалась нежарким солнцем. Я, как призрак, осторожно скользил за сиреневыми кустами, между колкими стволами подрастающих сосенок.
Вдруг Анастасия повернулась и шагнула в мою сторону. У меня оборвалось сердце: она все-таки услышала тихое шуршание травы под моими ногами! Хорош я буду, когда она спросит меня, что я тут делаю! Но девушка остановилась, помедлила и опять пошла к дому. Я перевел дыхание. Анастасия сделала два шага, передумала и все-таки решительно направилась ко мне. Я растерялся и даже не пытался скрыться. Княжна подошла к кусту, за которым я так безнадежно спрятался, наклонилась, оторвала от подола узкую ленту, привязала ее на ветку, что-то с улыбкой ей пошептала и быстрыми шагами направилась дальше.
Что это было? Зачем она оставила ленту? Мне? Я дождался, когда желтое платье скроется за поворотом аллеи и подошел к маленькому светлому банту. Нет, эта лента была не для меня. Ею была перевязана сломанная сиреневая веточка. Я долго смотрел на нее. Княжна была добра. Только это узнал я в результате своего смешного преследования.
Оживленные голоса и взрывы смеха я услышал издалека. По-другому и быть не могло в обществе Владимира. Все пили дневной чай на террасе.
- Петя! – радостно закричала Полина, скатилась ко мне с крыльца и потащила за руку к обществу.
Все семейство Головниных радостно приветствовало меня, наливало чай, удобно усаживало, справлялось о здоровье матушки…. И княжна, здороваясь, со светлой домашней улыбкой наклонила голову.
После чая было решено отправиться на дальние пруды кататься на лодках. Для дам подали коляску, а мы с Владимиром отправились верхом.
- Где ты был? – тихо просил он, когда процессия с шумом и смехом тронулась с места.
- Нигде, - сердито ответил я. – Не спрашивай!
- А мне вчера показалось, что она тебе понравилась, - протянул Владимир. Но я не попался на крючок. Кузен усмехнулся, догнал коляску и пристроился со стороны княжны.
- Что вы говорите? – донесся до меня его веселый голос. – Конечно, надо чтобы кто-то присмотрел за Петром. Вдруг он опять упадет в воду.
Вот черт! Но выказывать недовольство было глупо, поэтому я просто ехал сзади и рассматривал Анастасию. Солнечные лучи скакали по ее желтому платью, по светлым волосам и заставляли их сиять. Вдруг ветерок взметнул вверх золотые локоны и на мгновение показал мне ушко Анастасии. Оно и вправду было необыкновенным: красивая длинно-округлая аккуратная раковина, будто княжну в детстве часто тянули вверх, как тянут детишек в день рождения, шутливо считая годы и приговаривая «расти большой».
Всё-таки, каким необычным был облик этой девушки! Она не походила ни на красавицу-мать, ни на князя. Она была красива какой-то нездешней красотой.
Конечно, мне не повезло, и с княжной в лодке оказался Владимир, хотя мне очень хотелось, чтобы именно она «присмотрела» за мной. Мою компанию составляли барышни-двойняшки Головнины, которые потеряли надежду привлечь мое внимание и щебетали о чем-то между собой.
Меня это вполне устраивало, я мог прислушиваться к веселью во второй лодке. Оттуда то и дело доносился звонкий смех Полины и жизнерадостное ржание Владимира. Потом барышни запели. Два голоса, низкий и высокий, красиво переплетались и оттеняли друг друга: Гей-да ты, дубравушка, Не буди добра молодца, Дай ты ему выспаться Да ой-да досыта....
Лебеди свое дело знали, целое стадо белых и пара черных птиц подплыли к нам. Мы бросали в воду хлеб, они роняли вниз клювы и снова поднимали головы, глядя на нас горделиво и снисходительно. Удивительно, княжна кормила черного лебедя из руки. Полина повизгивала от желания сделать так же, но не решалась.
Берега пруда заросли ивой, высокими травами, по колено в воду забрел тростник. Только на лодке можно было добраться до зеленой поляны, где привольно раскинулись роскошные водяные лилии и высунули поросячьи носы кувшинки. Весло вязло в переплетениях подводных стеблей, и я не рискнул забираться в глубину цветов. Мои vis-à-vis* с детским восторгом принялись таскать из воды белые лилии, с трудом отрывая жгуты стеблей. Я не мешал барышням веселиться, только приговаривал: «Осторожнее, не упадите!», да удерживал в равновесии лодку. Наконец, мои дамы утомились, решили, что уже достаточно накатались, и запросились на берег. Я не возражал.
Вслед за нами к берегу потянулась и лодка Владимира. Когда она ткнулась носом в берег, я лишил его возможности помочь княжне выйти и первым подал ей руку. Узкая ладошка тепло легла в мою руку, это было чудесное ощущение, и я утонул в нем. Мерзкий осел, которого все называют внутренним голосом, тут же громко посоветовал мне не сопротивляться родительской воле и купаться в блаженстве до конца дней. Я одернул себя и попенял Владимиру:
- А где цветы княжны? Ты ленился?
- Я бросил бы к ногам княжны все цветы мира, но ей не нужно. Она хочет, чтобы они цвели там, где цветут, - сокрушенно ответил тот.
Княжна порозовела, но весело покачала головой, разгадав его флирт. Мне понравилось, что она не стала жеманничать и отпираться. Она была скромна.
Благодаря прогулке аппетит у всех был хорошим, как и настроение. После обеда барышни Головнины с Владимиром устроили игру в фанты. Я отказался играть, сел в кресло-качалку и принялся с улыбкой наблюдать за всеми, то есть за княжной. Она тоже не играла, сидела в тени от березы, падавшей на террасу, с пяльцами в руках, но не вышивала, а смотрела на играющих.
- Что этому фанту надлежит делать?
- Этому фанту…. рассказать глупый стих!
Одна из барышень - двойняшек, которой выпал фант, немного задумалась:
- На память глупости не запоминаю…. Но, погодите, недавно встретилось одно, - она принесла из библиотеки книгу, нашла нужную страницу и прочитала:
Пугаясь мороза, теряясь в снегу, Растет твоя роза в холодном саду. В краю, где метели наносят снега, Её не лелеет людская рука. Она расцветает, хоть солнца лучи В том северном крае не так горячи. И будто слезинки обиды в глазах, Застыли росинки в её лепестках. А ты всё тоскуешь среди красоты, И вместе горюют красавцы-цветы. Напрасные грёзы забыв, не ропщи, Ту бедную розу в снегу отыщи. Сорви её нежно и к сердцу прижми - Былые надежды она оживит. И хоть её листья холодны, как лед, Она не увянет, а лишь расцветет. И станет живее улыбка цветка - Теплее, чем солнце на небе, рука**…
Раздались смешки и аплодисменты, а княжна наморщила лоб и спросила: - А в чем глупость?
- Как же ты не поняла, Anastasie? Не могут зимой в саду цвести розы?
- Мне кажется, тут речь не о цветке. Роза – это аллегория.
- А о чем же?
- О душе и о любви, - княжна задумчиво смотрела на кузину.
- Ах, Anastasie, как ты утомительна со своими спорами, – отмахнулась та и закричала, - теперь моя очередь: что этому фанту делать?
Княжна промолчала, лишь качнула головой каким-то своим мыслям, потом перевела взгляд на меня, увидела, что я смотрю на нее и спросила: - А Вы, князь, что думаете об этом?
- Я думаю, что Вы правы, Анастасия Андреевна, тут не все лежит на поверхности.
Сине-голубые озера засияли и с симпатией посмотрели на меня. Я больше не мог противиться обаянию княжны и с нескрываемым удовольствием глядел на нее. Она была умна и деликатна.
Мы засиделись у соседей допоздна, пора было и честь знать. На обратном пути Владимир из кожи вон лез, чтобы меня разговорить, но я больше отмалчивался, чтобы не расплескать впечатления дня.
Дома я постарался избежать встречи с родными, лишь быстро пожелал «спокойной ночи» матушке и ушел к себе. Наконец, я мог вспомнить весь день, понять свои мысли и чувства.
Княжна Анастасия встала перед моим мысленным взором: вот она кормит лебедей, тонкая фигурка наклоняется над бортом, и я запоздало пугаюсь, что лодка могла перевернуться, ведь этот Владимир нисколько не следил за ее устойчивостью.
Вот Анастасия подает мне руку, и – тут мое сердце пропустило удар - я снова ощущаю ее тонкую теплую ладошку, мне не хочется отпускать ее…. Она совсем рядом, я слышу, как ее волосы пахнут ромашкой…. Вижу, как ветерок играет кружевными оборками на ее груди…. Ее закушенная полная губка налита вишневым соком, такая спелая и аппетитная. Она притягивает взгляд, я представляю, как обвожу кончиком пальца ее контур, а она теплая, мягкая, зовущая…. Она будит во мне желание…. Я задыхаюсь и пытаюсь унять сердце.
Вот щеки княжны розовеют от слов Владимира – и меня охватывает гнев, как он смеет делать ей комплименты, флиртовать, оказывать знаки внимания, как он смеет так смотреть на нее! Боже, кажется, я ревную…
В смятении поднимаю я глаза на мольберт. Боюсь увидеть в родных серых глазах моей половинки осуждение, но они сияют. Ты влюблен, говорят они, ты счастлив - значит, и я счастлива тоже.
Да, я влюблен. Это счастье.
Да, я влюблен. Это катастрофа.
vis-à-vis* - буквально "друг напротив друга" **Автор: Ольга Волкова I have died everyday waiting for you...
Дата: Воскресенье, 28.04.2013, 15:15 | Сообщение # 22
Группа: Друзья
Сообщений: 1353
Статус: Offline
Награды:
Глава 4.
Всю ночь я метался по жаркой кровати, тщетно пытаясь уснуть. Наконец, встал и открыл окно. Оно впустило в комнату запах сырого сада, удивленный всписк какой-то птахи и долгожданную прохладу.
Серые предутренние тени бесшумно бродили по саду, оформляясь в неясные фигуры. Точно так же неясны были и мои мысли и образы. Они толпились во мраке радостно-разгоряченного сознания, одновременно пытаясь пробиться к поверхности и поэтому терпя неудачу. Лишь некоторым счастливцам удалось протиснуться через узкие ворота моего блаженства, не растаять в нем, и в целости добраться до крохотного островка разума.
Но их труды были напрасны: они не говорили мне ничего, что я уже не знал. Анастасия оборачивается ко мне с вопросом в бездонных глазах…. Она прекрасна. Я знаю это. Анастасия протягивает лебедю хлеб. Гордая птица ест из ее рук, как домашняя собачка…. Ее движения красивы и просты. Я вижу это. Коляска неспешно катит по лесной дороге, платье Анастасии вспыхивает золотым пятном, попадая на солнце, ветерок шевелит светлые пряди и доносит до меня запах луговых трав…. Я тону в аромате, мне нечем дышать, да и сам жажду задохнуться и умереть в нем. Я чувствую это.
Послушная лишь воле подсознания моя рука рвет ворот рубашки, натыкается на крест и Медальон, я снова вспоминаю, как дышать.
Таинственный Ключ Миров сегодня тоже неспокоен, он него идет неясное чувство тревоги, но ей лишь на считанные мгновения удается пробиться к моему сознанию: оно надежно укрыто от тревог покрывалам счастья. У моего счастья есть имя. Его зовут Anastasie. Анастасия. Настя. Настенька.
Росистое утро застало меня в саду Головниных. Честно говоря, я не помню, как я сюда попал, помню только безлунное звездное небо – теперь новолуние – игривый разговор ветра с листвой и запах влажных отдыхающих трав.
Рассвет сначала подсветил розовым одинокое облако над домом, затем солнце подсушило крышу – был виден полупрозрачный парок, тающий в синеве, - и стало стучаться в окна верхнего этажа. За одним из них спала моя Анастасия.
Вскоре распахнулось окно в первом этаже, я знал его, это был кабинет хозяина. Голоса слуг стали смелее и слышнее, запахло свежим хлебом, где-то заржала лошадь. Стайка девок, позевывая и лениво переговариваясь, прошла мимо. Судя по туескам, они пошли в рощу по землянику, к завтраку.
Вдруг я почувствовал, что кто-то разглядывает меня. Я осмотрелся и увидел большую темную крысиную морду. Смешно, но она рассматривала - именно рассматривала! - меня круглыми бусинами глаз. Брысь, шепотом рявкнул я, и мерзкая тварь исчезла в зарослях травы.
Мне вдруг стало неловко: я представил, что княжна – или, не дай Бог, Полина – увидит меня сверху, лежащим на животе за кустиками роз. Вот будет повод для пантомимы в день рождения Анастасии!
Где пригнувшись, где на четвереньках выбрался я на дорожку, которая, минуя подъездную аллею, упиралась в решетчатый забор, перемахнул его, рискуя зависнуть на высоких штырях, и огляделся. Я прибыл сюда не верхом? Вот это да! Что ты сделала со мной Анастасия? Задав далекой спящей любимой риторический вопрос, я помчался домой, срезая дорогу лугом и рощей.
Любимой? Это слово пронзило меня. Я ничком упал в сырую от росы траву и долго лежал, слушая свое сердце. Да, любимой.
Я перевернулся на спину, синий океан раскинулся надо мной, из него лилась звонкая переливчатая трель невидимого жаворонка, высокая чашечка колокольчика склонилась над моим лицом и, покачиваясь, удивленно меня разглядывала. Над ухом чуть слышно жужжало, это маленькая мушка просушивала на солнце отсыревшие за ночь крылышки. Алмазная капля росы нежилась в объятиях листа…. Мир был прекрасен! I have died everyday waiting for you...
Дата: Воскресенье, 28.04.2013, 15:24 | Сообщение # 23
Группа: Друзья
Сообщений: 1353
Статус: Offline
Награды:
Завтрак. Кто придумал это испытание для влюбленного?! Просто невыносимо слушать, чем заняты мысли и чувства моих родных: - Корочка у пирога суховата…
- Лев, ты вчера опять долго жег свечи. Почему ты рисуешь ночами? Не хватает времени днем? Полагаю, ты не чрезмерно загружен. - Но, папенька, вдохновение… - Попроси свое вдохновение приходить до ужина.
- Натали, не сутулься.
- Орловы собираются начать первый сенокос. - Я думаю, рановато…
- Наташа, не отставляй сливки в сторону! Они полезны, особенно молодым барышням. - Ах, маменька, насколько я помню, они были полезны и маленьким девочкам, и подрастающим красавицам, а теперь и молодым барышням! - Натали, тебе не кажется, что ты дерзишь? - Ну почему эти витамины спрятаны именно в том, что я не люблю! - Это не маменька их туда спрятала, поэтому будь добра, не дерзи. Что за новомодная манера поведения – перечить родителям?..
Как, скажите мне, как можно таким утром думать о сенокосе и сухих корочках хлеба?! Неужели они не видят милого солнечного лучика, заблудившегося в красновато-каштановой пряди матушкиных волос? Неужели их не трогает нежность березовой веточки, улегшейся на подоконник? Неужели им ничего не напоминают сине-зеленые цветы на чашке?..
- Michel, мальчикам надо взять несколько уроков вальса. У Головниных Левушка был несколько неуклюж, а Петя вообще его не танцевал.
- Вальс, - отец слегка поморщился. – Что за непристойности везут к нам из Европы.
- Но его приняли во всех домах. Его танцуют в Петербурге!
- Да знаю, знаю, - папенька раздраженно поставил чашку на блюдце. Оно жалобно звякнуло. – Надо идти в ногу со временем. Конечно, пригласи Иогеля.
Наконец-то разговор зашел о том, что было действительно важно, о позавчерашнем бале. Я ждал и боялся того момента, когда в нем появится единственно нужное мне имя.
- Княжна Anastasie очень мила. Но когда речь зашла о последней постановке «Отелло» в Малом театре, она всех нас поразила, - матушка засмеялась. - Представьте, она оправдывает Отелло!
Нет, я был не готов участвовать в разговоре об Анастасии. Я не хотел видеть вопроса в глазах отца, улыбки – в глазах матушки, насмешки и лукавства – от брата и сестры. Мои пылающие щеки, стучащее где-то в горле сердце, тело, откликающееся даже на одно ее имя – все это было не для посторонних глаз, все это было только мое. Чудом не покраснев, я поблагодарил за завтрак и ушел к себе.
Оправдывает Отелло? Какую черточку характера Анастасии приоткрыло мне знание этого? Смелость или глупость в том, что она не придерживается общепринятого мнения, да еще и заявляет о нем? Карандаш машинально оказался в руке, рисование всегда помогало мне думать.
Почему Анастасия оправдывает Отелло? Как вообще можно оправдать мужчину, убившего любимую? Я представил нас с Анастасией на месте Отелло и Дездемоны. Вот моя любимая флиртует с Владимиром, вот она в его объятиях кружится в вальсе и не просто танцует, а всей душой тянется к нему…. Бешеная ярость вспыхнула во мне, заклокотала и рванулась наружу, как лава из вулкана! Я ревновал! Ревность придушила голос разума, пискнувший о том, что это только мои фантазии. Она темной рекой отчаяния затопила все вокруг. Невыносимо, что Анастасия так смотрит на Владимира, что ее глаза при этом сияют. … Луч огня из ваших глаз…о, госпожа….
Усилием воли я ослабил стиснувшие карандаш пальцы. На листе бумаги был набросок милого лица с необыкновенными глазами. А Вы, князь, что думаете об этом? Я думаю, милая княжна, что не хотел бы еще раз испытать на себе силу ревности. Да, теперь я понимаю Отелло. И мне жаль его: ревность ушла, но унесла с собой любимую. Только… почему его понимаете Вы, княжна, такая юная? Неужели в Вашей жизни уже была разрушающая душу ревность? Значит, была и любовь. Или есть….
В глаза лезла и лезла жирная карандашная черта через весь лист. Она перечеркивала лицо девушки.
Похоже, умирая от ревности, я нанес Анастасии удар.
Какой мог.
Карандашом.
Я убил Анастасию. Как Отелло убил Дездемону….
Боже! Что еще скрывается в темных безднах моей души? Как не дать тьме вырваться наружу?
Перед мысленным взором возникла терраса Головниных, Анастасия в кресле с вышиванием на коленях. Трогательно беззащитная. Прости меня, милая…. Прости…. Я никогда не причиню тебе горя…. Я никогда не сделаю тебе больно…. Я….
В душе родилась решимость защищать любимую до конца дней! Я стер безобразную черту с листка и поставил его на мольберт.
Мысль о том, какой я черный человек, не покидала меня. Я старался восстановить покинувшее меня самоуважение и весь день прокручивал в голове ситуации, как спасаю любимую.
На уроке фехтования: за моей спиной – Анастасия, я спасаю ее.
На верховой прогулке: лошадь Анастасии понесла, но я мчусь и спасаю любимую девушку.
У реки под ивой – ой! - меня укусил шмель, бедняга попал под мою ладонь, когда я садился: морщась, я представляю, как вынимаю из руки Анастасии черное жало, дую на ладошку, целую ее….
- Что-то ты тихий сегодня, - подозрительно говорит Владимир, глядя, как я пытаюсь остудить в воде укушенную руку.
- Я не тихий, я – чудовище! – моя история с карандашным убийством производит на друга впечатление.
- Да…. Ты сражен…. Ай да нежная Анастасия!
Но я не поддержал игривого тона кузена: - Пожалуйста, не флиртуй с княжной настолько, чтобы я начал ее ревновать. Пожалуйста, Владимир. Я сам себя сегодня испугался, - мне вдруг представился глаз дуэльного пистолета в руке друга. Это было отвратительно, это было неправильно.
Неясная тревога точкой родилась под Медальоном и тихонько заныла в груди, как зуб, который только еще начинает прибаливать.
Владимир хлопнул меня по плечу: - Не беспокойся об этом. Лучше подумай, какой ты счастливчик: тебе нравится твоя невеста!
- Более того…. – чувства так и норовили выплеснуться из груди. А с кем еще, кроме друга, я мог об этом поговорить. – Владимир, как я влюблен! Я все время хочу быть рядом с ней, слышать ее голос, видеть ее лицо, вдыхать запах ее волос…
- Вот это я понимаю! – кузен радостно толкнул меня в бок. – Придется тебе ночевать у алтаря!
- Когда до него дойдет дело, я не просплю, - но видение прекрасной Анастасии под фатой почему-то не принесло ожидаемого счастья. Чувство, радости, наполнившее душу, было каким-то неярким, смазанным и холодноватым. Будто эта радость меня не касалась…
- Конечно, не проспишь! Я не дам тебе проспать, даже если захочешь!
- Захочу?
- А вдруг ты опять заведешь песню о своих серых глазах!
Это был удар!
- Петр, что с тобой? Как ты себя чувствуешь? – испугался Владимир. - Ты так побледнел.
В моей голове была каша, даже не каша, а липкая грязь. Мысли медленно бродили по ней, еле вытаскивая ноги…. Анастасия…. Сероглазая…. Я не могу быть и с той, и с другой…. Мне надо будет делать выбор…. Выбирая одну девушку, я отказывался от другой.
- Петр! Петр! – тормошил меня Владимир.
- Душно, – деревянными пальцами я пытался расстегнуть пуговицу на воротнике. - Видимо, будет гроза, ты не находишь?
- Гроза? – он мазнул глазами по чистому, прямо-таки новорожденному небу. – Может, и будет…. Но тебе определенно надо вернуться домой и прилечь. I have died everyday waiting for you...
Дата: Воскресенье, 28.04.2013, 15:30 | Сообщение # 24
Группа: Друзья
Сообщений: 1353
Статус: Offline
Награды:
Не помню. Ничего. Как приехал домой. Как прошел день. Как пришла ночь.
Липкой паутиной связала меня необходимость выбора. В отличие от Владимира, я знал, что серые глаза – реальность. Миг, когда я осознал, что влюблен в княжну, принес не только полет счастья, но и ужас катастрофы; уже тогда я понял, что придется делать выбор.
Рушился мир моих грез и надежд. Светлое, радостное будущее обещали мне чудные глаза Анастасии. Но в этом будущем не было места моей Сероглазой. Отказаться от Анастасии, чистой и … настоящей? Это выше моих сил!.. Отказаться от Сероглазой, которая живет в сердце, рядом с которой я – дома, с которой Я - это Я? Невыносимо…. Я подошел к мольберту, серые глаза смотрели с сочувствием и пониманием. Что же мне делать, родная?
Темный безлунный мрак царил в мире. Под вопросительным взглядом конюха я взял коня, отпустил повод и отправился в ночь. Не слыша поводьев, умное животное неспешным шагом куда-то несло меня. Мимо проплывал лес, вот пошли луга, перелесок….
Я ехал вперед и вперед, в наивной надежде, что прохлада остудит пылающую голову, малодушно оттягивал время выбора.
Тревога, напоминавшая о себе весь день, росла и ширилась. Постепенно одна мысль нашла в липкой каше моего разума чистый островок, утвердилась на нем и смогла достучаться до моего сознания. Что происходит?
Что-то происходило в мире вокруг меня. Что-то, что никак не было связано с моими переживаниями, любовью, необходимостью выбора.
Медальон! Он неприятно…ммм… щипался! Точно такое ощущение было, когда на занятии в университете нас знакомили с недавним достижением Алессандро Вольта, он изобрел «батарею», она щипала язык, которым к ней прикасались. Это называлось «электричество».
Медальон щипался электричеством, будто пытался мне что-то сказать! Но – увы! – я его не понимал. Зато вспомнил про Трион! Я всмотрелся в темный силуэт леса, за узкой стеной которого, я знал, лежит одно из Бобровых озер. Лес выглядел враждебно. О, нет! Что, если Трое подстерегают на дороге, а у меня даже шпаги с собой нет! Я повернул к дому. Сигналы от Медальона стали почти невыносимы. Они били в меня, заставляя спотыкаться сердце. Может, Ключ хочет, чтобы я продолжил свою прогулку?
Я развернул коня и снова направил его по темной дороге к неясной далекой полосе леса. Похоже, это было верное решение: боль в груди постепенно стихала, оставляя лишь тревогу. Изо всех сил я вслушивался, вглядывался и даже внюхивался в сумрак ночи. Он вкусно пах остывающей землей и луговыми травами.
Стук копыт хлестнул по ушам, сердце упало. Кто-то догонял меня. В страхе съехал я с дороги в густую тень деревьев и притаился там. Из-за поворота выметнулся черный, как сгусток ночи, конь и промчался мимо. Тонкая фигурка сидела на нем без седла, пригнувшись и высоко поджав колени. Ветер развевал светлые одежды и длинные волосы. Казалось, лицо, руки, вся фигура наездницы излучают серебристое, подобное лунному, сияние. Потеряв себя от изумления, я смотрел вслед босоногой всаднице. Это была княжна Анастасия!
Конь подо мной нетерпеливо играл мышцами и с недоумением косил на меня глазом. А мы почему стоим? Разреши мне помчаться вслед! Вот увидишь, я догоню и перегоню их!
Анастасия? Верхом? Ночью? Скачет туда, куда вел меня Медальон? Там опасность! Оттуда идут волны вражды и тревоги! Анастасия в опасности! Весь день я представлял себе, что окажусь в нужное время в нужном месте, чтобы спасти ее. Вот оно, это время и место!
Мой конь рванулся за светлым пятном, стремительно уменьшавшимся вдали. Анастасия, я спасу тебя! Я не дам волосу упасть с твоей головы! Я спасу тебя, милая! Я выполню свой долг перед тобой.
Долг перед Анастасией? А кто выполнит твой долг перед девушкой с серыми глазами?
Впереди, за мрачной стеной леса, бесшумно и страшно начали вспыхивать синие сполохи. Каждая вспышка озаряла мертвенным светом половину неба. Я мчался к этим огням, а мысли неслись быстрее моего коня. Я спасу Анастасию, а потом вернусь, чтобы найти Сероглазую и не обмануть ее надежды!
Боль ударила в сердце, когда я понял, что сделал свой выбор! Я спасу Анастасию, чтобы отказаться от нее….
Мы без дороги прорвались напрямую к озеру. В свете удаляющихся вспышек я рассмотрел на берегу черные тушки. Кто-то убивал наших бобров. Зачем? И каким оружием? Я бросился к неподвижным тельцам и отшатнулся: это были не бобры. Весь берег был покрыт мертвыми огромными крысами! Они лежали везде, тела их скрывались в темноте, там, где продолжало временами освещаться небо и откуда послышался пронзительный женский визг. Анастасия!
Спотыкаясь на корнях и мертвых крысах, я бросился в просвет между деревьями. Но свет пропал, на лес упала тишина. «Анастасия, - кричал я. – Настенька, я иду!» Иду, иду, твердил я, прорываясь сквозь заросли. Лицо заливали слезы и пот. Я иду! Мои руки обшаривали пространство впереди в тщетной попытке спасти глаза от хлещущих веток. Я ломился сквозь лес, как разъяренный кабан. Испуганно всхрапнул рядом конь Анастасии. Я был на правильном пути.
Небо вновь стало вспыхивать смертельной синевой, заставляя отступать на мгновение непроницаемую тьму, и я увидел, куда бежать. Лес вытолкнул меня на поляну. Страшная и величественная картина открылась моему взору в свете синих вспышек, я примерз к месту, где стоял.
Тонкая девичья фигурка стояла на огромном камне, на который накатывались и накатывались темные живые волны. Но Анастасия не была беззащитной: с ее пальцев срывались синие молнии и били в осаждающих камень гигантских крыс. Но на место убитой тотчас вставала новая черная тварь. Анастасия отчаянно закричала, вскинула руки над головой. Из них полилось целое море синего пламени. Оно залило поляну, я схватился за ослепшие глаза; когда пламя погасло, на поляне осталась только маленькая, упавшая на камень фигурка.
Раскалившийся Медальон обжег меня, я вспомнил, как двигаться, и бросился к камню. Но добежать не успел. Лунный луч прорвался сквозь плотные тучи и кругом лег на поляне. К этому кругу, спотыкаясь и падая, побрела обессилевшая княжна.
- Анастасия! – кричал я, задыхаясь на бегу, но она не оборачивалась, словно не слышала меня.
Наконец, девушка добралась до светлого островка, нарисованного луной, ступила в его середину и медленно, словно с трудом, повернула ко мне лицо с огромными страдающими глазами. Я был почти рядом.
- Прощай, - тихо прошелестела она и начала таять в лунном свете.
На границе круга выросла уродливая тень и бросилась на исчезающую фигурку. У меня была лишь доля секунды, чтобы встать между нею и Анастасией. Маленькое тугое тело ударило в меня, отвратительный писк резанул уши, я руками вцепился в густую жесткую шерсть, пахнуло мерзким воздухом, острые зубы нашли мое горло.
Я упал, прямо в лунный свет, укравший у меня Анастасию.
В тихом омуте черти водятся. Горячий мальчик твой Петр, Нинуля, хоть и немного застенчив, думаю это пройдёт. Необычного переплетения жанра фэнтэзи, юношеской горячности, как этого не хватает в реальной жизни. Но зачем же обрывать на самом интересном месте! Отшлёпать бы тебя))) Lady Farrell
Маришек, это что за незнакомый чел у тебя в подписи?
их там несколько,если повнимательнее присмотреться)))парни из Дневников Вампира)))первый и третий мои любимые красавчики))) так,чтобы не флудить-сегодня вечером читаю твою легенду
Сначала очнулось тело. Я попробовал шевельнуться, и мне почудилось, что спина начала съезжать по гладкой поверхности. Руки непроизвольно вцепились в мою ненадежную деревянную опору. Да она еще и узкая, эта деревяшка! И жесткая какая! Вот бы перинку, подушку. А то каждая косточка ноет... Лежать стало мягче и удобнее, а руки пришлось перехватить – им мешала толстая перина... Что за чудеса?
Теперь очнулись уши и уловили мелодичный смешок: - Смотри, просыпается! Мягонькое под себя положил, неженка!
- Хорошо, что просыпается, - ответил другой голос, низкий и чем-то знакомый. - Приступай.
В носу защекотало от терпкого запаха молодой тополёвой листвы, к шее прикоснулось что-то мягкое и влажно-прохладное, но ее вдруг охватил нестерпимый жар. Я стиснул зубы, чтобы не закричать, но не сдержался и застонал.
- Стонешь? Это хорошо, милый, - заворковал голос. - А теперь попей.
В губы ткнулся край чаши, я с жадностью сделал глоток. Теперь огонь ударил в горло и кругами заходил по гортани, спускаясь вниз и лишая меня сил терпеть боль.
Я хватал ртом воздух, не чувствуя его прохлады, глотал его в тщетной надежде приглушить жар, слезы лились ручьем. Я проморгался и, наконец, увидел глаза своей мучительницы. Оленьи глаза. В них читалось сострадание: - Потерпи, милый, так надо.
Проваливаясь в темноту, я услышал: - Бедняга. Справится ли, он всего лишь человек?
- Это его единственный шанс выжить. Да и не такой уж он и человек.
- Что ты имеешь в виду?
Ответа я не услышал, и мне было совершенно все равно, выживу ли. Что-то такое я потерял, без чего жить не имело смысла. Только надо вспомнить, что. Что? Что?.. Темнота леса с безумными синими сполохами вновь навалилась на меня, тонкая фигура на камне среди моря ослепительного огня... Анастасия!..
- Анастасия... - имя с трудом продралось сквозь обожжённую глотку.
- Все хорошо, милый, - опять заворковал голос.
- Анастасия...
- Все хорошо. Скоро вернешься к своей Анастасии.
Под звуки этого нежного голоса я часами и днями проваливался в темноту, возвращался к свету... Снова и снова. Постепенно темнота перешла во сны, свет - в бодрствование. Я выздоравливал.
Но галлюцинации не отпускали меня: мне казалось, что стены палаты изменяются по моему желанию. Однажды я полдня забавлялся тем, что менял их цвет и рисунок.
Место, где я лежал, совсем не походило на больницу, простая деревенская комната с домоткаными половичками и занавесками в цветочек.
А чуднее всего была моя медицинская сестричка. Она не носила белого халата, не пахла лекарствами... Она пахла молодой тополиной листвой и поила меня зельем, от которого зажигался огонь в горле. Она мило склоняла головку к правому плечу и сочувственно щурила оленьи глаза с редкими длинными стрелами ресниц. У нее было правильное личико с точеным носиком и маленьким ртом, темные волосы были скручены на затылке строгим узлом. У нее была легкая походка, тонкий стан, легкомысленный мелодичный смех... Она была так хороша, что казалась ожившей куклой. У нее было чудное имя - Иннэль.
И она была эльфийкой.
С ума сойти!..
Иногда меня навещала другая эльфийка, строгая, сдержанная Анариэль. Она садилась у ложа, трогала прохладной рукой мой лоб, низким грудным голосом справлялась у меня о самочувствии, слушала пульс. Ее голубоватое платье пахло свежим снегом... Неловко признаться, но она волновала меня. В ее присутствии я становился неуклюжим и косноязычным. К счастью, Анариэль задерживалась у меня ненадолго, у нее были другие заботы: она была хранительницей чего-то.
Ни Анариэль, ни Иннэль не знали девушки по имени Анастасия...
Наконец, я окреп настолько, что однажды вечером мне позволили выйти на балкон. С понятным интересом разглядывал я окружающий мир. Небольшое плато окружали поросшие хвойником горы, кое-где зеленый ковер леса прорывали серо-коричневые морщинистые скалы. Напротив меня хмурилась лохматыми закатными облаками высоченная седая вершина. Не хватало только беспокойной горной реки. Я прислушался и тут же услышал ее рокот и ворчание, приглушенные расстоянием. Высоко в небе распластался силуэт крупной птицы, провожающей на покой усталое солнце. Еще несколько минут, и маленькую чашу среди гор зальет ночной темнотой…
Итак, я в горах. Вспомнился давний разговор с Иннэлью. - Где я?
- В больнице, конечно! Неужели я так плохо тебя лечу, что ты все еще этого не понял? – засмеялась эльфийка.
- Как я сюда попал?
- Как все попадают, - она пожала плечами. – Тебя принес Лунный Луч.
- Что? – не поверил я. – Ты хочешь сказать, что я в больнице на Луне?
Как она смеялась! А когда я пытался настаивать на ответе, посоветовала: - Спроси у хранительницы Анариэли. Она расскажет лучше меня.
Кстати, вот и она…
Аромат морозного дня предупредил меня о приходе Анариэли. Ее тонкие пальчики легли на перила балкона рядом с моими.
- Добрый вечер, красавица!
Легкая улыбка мелькнула на полноватых, но красиво вылепленных губах эльфийки: - И тебе звездного неба, Странник!
- Я хотел тебя спросить, Анариэль...
- Подожди. На все вопросы ответит тебе мой отец. Он будет здесь через неделю.
Что же…. Где я – теперь известно, а зачем – и так понятно.
Городок, небольшой, напоминающий по форме снежинку, привольно раскинулся на пестром луговом ковре. Его улицы — сады, сады и сады — звенели голосами птиц, жужжанием пчел и гудением шмелей, журчанием воды и, главное, смехом, пением и мелодичным говором эльфов. На открытых лужайках резвились молодые жеребята и степенно паслись кони.
Но было что-то странное, неестественное в этом красивом месте... Я долго не мог понять, что. Наконец, понял. Здесь не было детей. Совсем. Методично, день за днем, улицу за улицей, обходил я городок в поисках Анастасии.
Оказалось, что найти княжну в этом крошечном поселении не так-то просто: его жители были везде – и нигде. Воздух полнился пением и смехом, но их самих было не видно. Редкие встречные эльфы или улыбались мне, или спешили по своим делам, не обращая на меня внимания. В отчаянии я отбросил все приличия и в очередном саду просто принялся звать: - Анастасия!!!
Среди листвы над моей головой кто-то весело рассмеялся, и на землю спрыгнула юная эльфийка. Я вновь потерял дар речи от ослепительной красоты и замер. Боюсь, я выглядел нереспектабельно с разинутым ртом и вытаращенными глазами. Моя визави на мгновение тоже удивленно замерла, но быстро пришла в себя: - Что?
- Никак не могу привыкнуть к красоте вашего народа, - выдохнул я.
Она довольно прищурилась и прыснула.
- Я ищу девушку... Ее зовут Анастасией.… Но так трудно здесь кого-нибудь искать, - я развел руками и попытался пошутить. – Видите ли, сударыня, я не очень хорошо ползаю по деревьям…
- Анастасия? – переспросила эльфийка. – Она что, человек?
- Да.
- Тогда почему ты ищешь ее здесь? Тут люди не живут.
- Я ведь живу.
- Вижу, - задумчиво протянула она. – И это странно….
- Ну, так что же насчет Анастасии? – разговор надо было вернуть в нужное русло.
Эльфийка виновато пожала плечами: - Не знаю…. Ты ничего не перепутал? Если бы здесь появилась человеческая дева, мы все узнали бы об этом.
- Узнали бы? – меня грызло сомнение. – Но ведь ты не знала обо мне.
- Знала, конечно! – похоже, наш разговор начинал походить на беседу двух сумасшедших.
- Тогда почему говоришь, что это странно?
- Что странно?
- Что я тут живу.
Видимо, эльфийка начала сомневаться в моих умственных способностях. Она попробовала рассердиться – досадливо сдвинула тонкие бровки, - но природная смешливость взяла верх. Девчонка снова прыснула и пояснила: - Странно не то, что ты появился среди нас: такое редко, но бывает. Странно, что ты до сих пор здесь.
- Я буду здесь, пока не найду Анастасию.
- Ее здесь нет! – эльфийка была поражена моей непонятливостью. – Я бы о ней знала!
- Она здесь, - буркнул я, невоспитанно отвернулся и, не простившись, зашагал прочь.
Но эльфийка не обиделась. В два легких шага она догнала меня, заступила дорогу и спросила: - А что мне передать, если я ее увижу?
- Все-таки увидишь? – поймал я ее на слове.
- Ты ведь убежден, что твоя дева здесь. Вдруг это окажется правдой.
- Передай, что я ее ищу, - надежда таяла с каждой секундой.
Густая усталость навалилась на плечи, но я гнул свое: - Пока не найду, не покину этого города.
- Ладно, - легко согласилась моя собеседница и уже отправилась назад, но вернулась. – Ты зря беспокоишься: если она здесь, то ее вернут к людям и без твоей помощи.
- Нет, это мой долг, - я натолкнулся на непонимающий взгляд, пожал плечами, кивнул на прощание и отправился «домой».
В центре «снежинки», нарушая законы природы, одновременно цвели примулы, астры и колокольчики, наполняли ароматом воздух цветущие магнолии, вишни и незнакомые мне кустарники. В глубине сада прятался дом, похожий на рождественский пряник: он был изузорен резьбой от балкончиков на башенках до нижнего венца крылечка. К дому шла прямая подъездная аллея, обсаженная липами, от крыльца разбегались тропинки во все стороны. Это был дом городского головы, хранителя Элварда, здесь я и жил, дожидаясь его возвращения.
Я уже успел полюбить прогулки по этим тропинкам. Меня удивляло и восхищало то, что за поворотом знакомой тропы каждый раз открывалась новая картина: вот стадо пятнистых оленей срывается и мчится прочь; вот бегу прочь я, наткнувшись на медведицу с медвежатами; вот качают белыми головками ромашки; вот играет радугой фонтан, так похожий на тот, что очаровал меня в Париже....
Чаще всего я хотел увидеть за поворотом именно фонтан. К нему меня тянуло, как магнитом: здесь любила сидеть Анариэль. Вот и сейчас она склонилась над книгой, ажурные тени от листвы играют на скамье и ее белом платье. Я в очередной раз заклеймил себя позором за чрезмерную влюбчивость, но не смог победить искушение и подошел: - Привет.… Не помешаю?
- Привет, - обычно строгая эльфийка улыбнулась. Улыбка осветила ее зеленые глаза, сделала их такими мягкими и лучистыми, что я задохнулся. – Не помешаешь. Тебя долго не было. (Она заметила мое отсутствие!!! желудок сделал сальто) Чем ты занимался? - Искал Анастасию.
- Опять???
Я упрямо кивнул. Анариэль сокрушенно покачала головой, но промолчала, а я поспешил перевести разговор: - О чем ты читаешь? – как всегда, в ее присутствии я был неловок.
Она неопределенно пожала плечами: - Так.… О каких глупостях могут читать девицы, о любви, конечно, - и протянула мне довольно потрепанную книгу.
Я бегло пролистал разноцветные страницы, выхватывая взглядом случайные стихотворные строчки: - И которое из них любимое?
- Не слишком ли много хочешь про меня узнать? – смутила меня вопросом Анариэль, но задумалась на несколько мгновений и решительно открыла страницу. – Вот это любимое.
Я хочу ... по колючей твоей щеке ... рукой ... Я хочу ... за тобою во след ... даже если дороги нет ... Я хочу ... хоть на день ... хоть на час знать, что ты только мой ... Я хочу ... чтобы все хоть на ночь на одну вдруг забыли про нас ...
Я молчу ... но ... молчанье мое заглушает твою тишину ... Я молчу ... но в душе моей струны от боли сорвались на крик ... Я молчу ... но никто не осмелится вдруг ... мне поставить в вину ... Я молчу ... потому что ... Хочу я хоть раз пережить этот миг: Я … Рукой ... По колючей твоей щеке ...
Ну зачем, зачем я полез ей в душу?! Она любит! Ну, конечно, она любит. Только... Почему такое грустное стихотворение? Неужели ее любовь безответна?.. Я осторожно скосил глаза на сидящую рядом эльфийку. Она не мешала мне читать, смотрела вдаль…
- Нда… - пробормотал я. – Кто его написал?
- Яна Холевицкая, в 2011 году.
- Похоже, она была сильно влюблена…
- Да, похоже…
- Погоди, в каком году?
- В 2011.
- Так не бывает. 2011 год еще не наступил… Ммм.... Или уже наступил? – осторожно спросил я, вспомнив Альбуса Поттера.
- Бывает, - не ответила на вопрос Анариэль и почему-то зябко поежилась. – В этой книге собраны стихи, которые имеют отношение ко мне. То есть не совсем ко мне, просто их авторы попадали в такие же жизненные ситуации, что и я, поэтому наши чувства и переживания похожи. Иногда эти стихи – пророческие, я читаю их, пытаюсь понять пророчество и не наделать жизненных ошибок.
Я машинально открыл книгу в другом месте и прочитал:
Прости Оставив теплый след в руке, Дыханье тела на губах, Ты оказалась вдалеке, В душе оставив только страх.
Я отпустил тебя – дурак, Я отмахнулся от любви, Я погрузил себя во мрак, Не смог сказать себе – «живи». Любовь твою я растоптал, Изрезал сердце на куски, Прости меня – я проиграл... Прости, любимая, прости…/*Автор Родионов Александр
Я перечитал это несколько раз и поднял изумленные глаза на Анариэль.
- Что? – спросила она.
- Это стихи обо мне. Обо мне и Анастасии…
Она нисколько не удивилась: - Судьбы людей и эльфов часто похожи. Только люди живут быстро, а мы медленно. – Она помолчала. – А кто такая Анастасия? Ты так ее ищешь…
- Это девушка, которую я люблю… любил… Я пытался ее спасти, и попал сюда. Я надеялся, что она где-то здесь… Я должен ее найти…
- Должен или хочешь? – глубокий голос Анариэли был полон сочувствия.
- Понимаешь, я …
Когда я закончил рассказывать историю своей ненависти и любви, о трудном выборе и чувстве долга, эльфийка сморгнула слезинку и отерла щеку: - Трогательная история. Однако, пока ты не нашел Сероглазую, у Анастасии есть надежда вернуть твое сердце.
Я печально покачал головой, все еще мысленно находясь в той страшной ночи: босоногая наездница с высоко поджатыми коленками, без седла, грохот копыт по сухой дороге…
Я так погрузился в воспоминания, что нисколько не удивился неистовому топоту копыт. Он налетел на нас стеной, промчался, поселив ощущение беды. Я повернулся к Анариэли с вопросом, но успел лишь увидеть, как эльфийка вскочила на откуда-то появившегося белого коня, пригнулась, высоко поджав коленки, и вмиг исчезла за деревьями.
Не знаю, сколько времени я метался по городу, но когда понял, что остался здесь один, добрался до улочки, по которой унеслись всадники, сел на придорожный камень и стал ждать.
да я такая 
не умею я да и не хочу 
поздравляю с почином так сказать!!!Прочитаю и обязательно отпишусь,описание мне нравится 
